— Только тот уран, что изъяли из лаборатории в Вероне. Но Трион может добыть руду в Конго. Надо…
— Я уже отправил людей в Конго. Руководство компании Верхней Катанги предупреждено. Будем надеяться, что мы не опоздали и доступ к оксиду урана перекрыт. Но у меня такое чувство, что Трион не будет искать оксид урана в Конго.
«Сегодня Гаю Элию Мессию Децию Цезарю исполняется тридцать два года».
«Из достоверных источников стало известно, что на закрытом заседании сената речь шла о заговоре гениев. Попытка гениев захватить власть над миром была предотвращена сенатором Элием и гладиатором Юнием Вером. Взрыв дома Марка Габиния связан с действиями гениев, а не с разработками Трчоновой лаборатории».
«Акта диурна», 8-й день до Календ октября (24 сентября)
В день рождения римлянин приносит жертвы своему гению — цветы на домашний алтарь, несколько капель вина, несколько зерен благовоний. Рассорившись с гением, Элий уже три года не делал этого. И вот сегодня утром он поджег палочку благовоний и положил на ларарий. И даже сказал:
— Тебе, Гэл…
Но просить ничего не стал — ни удачи, ни здоровья. Только сам себе подивился. Существу (он чуть не подумал о гении — человеку), которое готово было разрезать его живьем на куски, он приносил жертву. Зачем? Заискивал перед ним? Пытался умилостивить? Боялся? Ни то, ни другое, ни третье. Так зачем же?
Он и сам не знал. Как не ведали этого золотые орлы, украшавшие старинный ларарий.
«С бесноватыми надо бесноваться». Для чего? Чтобы бесноватые не заметили, что ты не такой, как они? Это глупо. Так зачем? Понять, почему они беснуются? Да можно ли это сделать? Или понять то, что заставляет их бесноваться? Элий так задумался, что не заметил, что кто-то подошел и встал рядом. Элий скосил глаза. Рядом с ним стоял Гэл. Его мучитель. Его враг. Его гений.
Сейчас Гэл совсем как человек — одежда проста, сандалии изношены. Внешне даже похож на Элия: темные волосы, прямой нос. Но не Элий. Лицо невыразительное, бледное, глаза светлые, чуточку сумасшедшие.
Гэл вдыхал аромат благовоний и улыбался. Гению казалось, что он все еще обладает силой.
— Что тебе? — спросил Элий не особенно любезно.
— Денег, — отвечал тот почти с ребячьей непосредственностью.
Элий подумал, что ослышался. Гений приходит к нему и просит… денег?
Он переспросил.
— Ну да. Денег. Я теперь живу среди людей, и сам почти как человек. Без денег в вашем мире неуютно. Ты хоть понимаешь, что произошло? Старый мир исчез безвозвратно, и все чувствуют себя потерянными — люди, и боги, и гении. Но люди и боги остались на своих местах, меж ними просто исчезла связь. А гении — они потеряли все. Даже свою сущность. Ныне мы антропогении, то есть и люди, и гении одновременно. Разумеется, те, кому удалось уцелеть во время перехода. Мы гибли тысячами, превращались в змей и котов, и вновь гибли, уже от рук людей… Боги так перепугались, что изгнали всех разом, не разбираясь, кто виноват, а кто нет. Это так похоже на богов. Все гении сброшены вниз. Буквально. С неба на землю.
— Хочешь, чтобы я пожалел ваше племя?
— Всего лишь постарался понять, что происходит. Понять иногда бывает так страшно… Ты ведь тоже боишься. Подумай… Прежде весь мир был наполнен гениями…
Гэл замолчал, и Элий мысленно продолжил вместо него…
…Мир был наполнен гениями, у каждого человека за плечом стоял покровитель и вдохновитель. А что же ныне? Звенящая пустота. Люди должны сходить с ума от этой пустоты. Люди — да. Но не Элий. Он привык к одиночеству. Прежде Элий вел непрекращающееся сражение за свою душу, а другие были покойны и счастливы. Теперь все переменилось. В его душе поселился покой, в душах обывателей — смятение.
— Мир опустел и сделался хрупок, — сказал Цезарь. — Рим стал беззащитен. Гении должны объединиться с людьми, чтобы его защитить.
— Значит, мировая?
— Да.
— И ты мне вновь подчинишься?
— Нет, — отрицательно покачал головой Элий. — Ты подчинишься мне.
— Я — тебе? Я, гений, подчинюсь тебе — человеку?!
— Я — Цезарь. А ты живешь на территории Империи, даже не имея гражданства. Так что я приказываю, и это закономерно.
— Гордый Элий просит у меня помощи, хотя ив столь странной форме. Так о чем же ты просишь?
— Гении обладают тайным знанием. Вы должны передать его людям. Гэл расхохотался.
— Что?! Добровольно взять и отдать? Знание — наше единственное оружие, гарантия нашей безопасности. А ты хочешь, чтобы мы разоружились! Такие примеры изучают в школе! Рим заставил разоружиться Карфаген, а потом его уничтожил. Пунийцы стояли перед своими пустыми арсеналами и рыдали, и проклинали тех, кто пошел на уступки Риму! А Рим, уверяю тебя, нисколько не изменился. Внешний лоск и Декларация прав человека не обманут гения.
— Пытаешься строить из себя обиженного, но именно ты виноват во всем.
— Нет, это ты виноват, ты отрекся от меня и создал тем самым опасный прецедент. Если бы не ты, я бы не принял участия в заговоре. Ты заявлял, что надо разрушать условности, но нельзя трогать фундамент. А сам занялся фундаментом!
— Я не мог подчиниться твоим указаниям.
— Не мог подчиниться… — гений ухмыльнулся. — Как у тебя могли явиться подобные мысли! Ты не мог думать иначе, чем я. Ведь ты не бог, а всего лишь маленький человечек. Лучше бы тебе вообще родиться без гения.
— Такое бывает?
— Случается иногда. К примеру, Бенит. У него не было гения с самого дня рождения. Теперь этот парень далеко пойдет.:
Элий по привычке закрыл глаза. Что же это такое? Получается — они с Бенитом схожи в своем духовном уродстве. Как ни оскорбительно это звучало, но Элий должен был это признать: в нынешнее время Бенит чувствует себя так же комфортно, как и Элий. Да нет, еще комфортнее.
— Ладно, не будем о прошлом, — примирительно сказал гений. — Надеюсь, ты не собираешься мне мстить? Это не благородно, учитывая твое и мое нынешнее положение. Я два дня не ел. Вспомни, друг, что говорила Сивилла. «Не первины, но половина…» Не прошу половину. Всего лишь тысчонку сестерциев.
Элий помедлил, потом достал кошелек и протянул бывшему покровителю пачку купюр. Тот поспешно схватил деньги.
— Как ты добр, о Цезарь! — с издевкой воскликнул Гэл. — Знаешь, я даже постараюсь отблагодарить и на время оставлю тебя в покое. — И Гэл похлопал Элия по плечу.
Цезарь невольно передернулся. Гэл вызывал у него неприязнь, почти отвращение.
«А ведь Гэл смотрит на меня точно также», — подумал Элий.