— Мне уже гораздо лучше. Я поддерживаю в храме огонь. Правда, пока лишь в дневные часы.
— Если бы все были похожи на тебя, боголюбимая Валерия, не стоило бы и беспокоиться за судьбы Рима.
Неожиданно он с силой стиснул ее пальцы. Фабия заметила этот жест и сказала громко:
— Я бы не смогла быть весталкой. Какое нудное однообразное занятие: изо дня в день смотреть на огонь и сжигать свою жизнь.
— Разве мы не занимаемся тем же самым? — бесцветным голосом отвечал Марк Габиний, отпуская руку Валерии. — Только не так явственно. И без всякой пользы. Живем для себя. А она служит Весте. И Риму. Я ей завидую.
Хотя Марк произнес эти слова искренне и с затаенной грустью, Фабия решила, что ее старый приятель шутит. Может ли актер быть искренним?
Когда Элий подошел к Летиции, девочка засмеялась:
— Ты не ожидал меня здесь увидеть, так ведь? О боги, как она молода! Ее веселит каждый взгляд, каждый жест, каждое пустое словцо. Неужто он и сам был таким в четырнадцать? Ему казалось, что нет.
— Не ожидал, но хотел, чтобы ты пришла. — Это было правдой — он хотел ее видеть.
И почти сразу оставил ее, будто испугался собственной откровенности. Едва кивнув Кумию, отвел в сторону Марка Скавра.
— Твое заявление в «Акте диурне» насчет войск Чингисхана мне кажется несколько непродуманным, превосходнейший муж, — понижая голос, чтобы не слышали остальные, сказал Элий.
— Разве ты заканчивал военную Академию, Цезарь? — надменно отвечал новый префект претория. Аристократ до кончиков ногтей, чьи манеры безупречны, а речь изысканна, он прекрасно подходил для приемов и парадов. Он неплохо бы смотрелся во время триумфа. Но Элий не мог представить его во главе легионов на марше. Не говоря уже о полях сражений.
— Монголы разорили империю Цзинь [12] , они сравняли Хорезм с землей и навели ужас на Персию, — напомнил Элий.
— Что касается Хорезма и Персии, то там живут ничтожные трусы. А восток… Разве империя Цзинь сравнима с Римом? — пожал плечами Скавр.
— Вместе империя Цзинь и империя Сунь [13] вполне сравнимы. По населению, ресурсам, территории и возрасту — даже очень.
— Но не по мощи, — надменно отвечал Скавр.
— Мощь — понятие довольно спорное, — поморщился Элий. Он не любил этого слова — от него за милю разило самоуверенностью, и значит — глупостью. — Я хочу обсудить этот вопрос на заседании Императорского совета, — Элию с трудом удалось сдержаться. Ноздри его тонкого носа раздувались от гнева.
— А хочет ли этого император? — с надменной усмешкой отвечал Скавр.
— Лучше переоценить противника, превосходнейший муж.
— Достаточно будет одного нашего Четвертого легиона, чтобы уничтожить эту орду варваров, если они осмелятся сунуться к нам или к нашим союзникам, — отвечал Скавр еще более надменно.
Элий понимал, что убедить Скавра ему не удастся, и все же продолжал спор, надеясь на чудо:
— Соотношение сил в мире изменилось. Природа не терпит пустоты. А в Риме теперь слишком много пустоты.
— У Рима по-прежнему тридцать легионов.
— Дело не в легионах, превосходнейший муж. Я пришлю тебе донесение одного репортера. Хочу, чтобы ты его посмотрел.
— Ты доверяешь репортерам? — Столько ледяного презрения было в голосе Скавра, что Цезарь невольно позавидовал: ему никогда не добиться подобных интонаций.
— Больше, чем военным, — не удержался от мальчишеского выпада Элий и тут же пожалел о своей выходке.
Пиршественный зал располагался возле длинного Канопского канала. Под этим полусводом пировали императоры и их любимцы, консулы, сенаторы, легаты и префекты, их любовницы и любовники, временщики и аристократы. Порой этот пиршественный зал на открытом воздухе забывали на долгие годы, и тогда слуги устраивали здесь свои маленькие пирушки и веселились с девками там, где прежде возлежали властелины мира.
Руфин любил поместье Адриана и заново отделал все павильоны, в том числе и апсиду у Канопского канала. Это было его любимое место. Быть может потому, что здесь не было почетных и низких мест:
на полукруглой скамье все равны. Пиршественная скамья была уже застлана мягкими шерстяными тканями, каждого из гостей ждала расшитая золотом подушка. А на столе на серебряных и золотых тарелках слуги расставляли закуски. Руфин занял место в центре. Элий же собирался расположиться рядом с Валерией, но император остановил его.
— Нет, нет, со своей сестричкой ты можешь беседовать в любое время. Лучше развлекай гостей. А я подберу для тебя более подходящую пару.
И возле Элия очутилась Летиция. Элий неожиданно смутился. Следуя совету Августа, он снял тогу и остался в одной пурпурной тунике из тончайшей шерсти. К тому же на ложе не полагается забираться в сандалиях, высокие голенища не скрывали уродство искалеченных ног. А в довершение всего Пэт вместе с венком принес шерстяные носки, окрашенные в пурпур. Летиция отвернулась и старательно делала вид, что не заметила услужливости Пэта. Элию казалось, что сейчас она лопнет от смеха.
Сам же Руфин указал на место подле себя с одной стороны Фабии, с другой — Криспине. Юная красавица хихикала, когда император целовал ее в губы. Фабия неодобрительно хмурилась.
— А что бы ты сделала, если бы Руфин выбрал тебя, а не Криспину? — шепотом спросил Элий.
— Я бы убежала. В Дакию. Или в Африку. Или в Альбион. А может, в Новую Атлантиду. Мир велик.
Летти заметила, что при упоминании Новой Атлантиды Элий едва заметно вздрогнул. Цезарь поспешно сделал знак виночерпию, и тот подал гостям глиняные кружки с «рабским» вином. Гости заранее морщились.
— Вот же угораздило скрягу Катода оставить нам рецепт этого пойла, — фыркнул Руфин.
— Пожелаем себе пить «рабское» вино только один день в году. — Элий одним большим глотком проглотил напоминающую уксус жидкость.
— Неужели я тоже должна это пить? — надула губки Криспина.
— Тебя же не было утром на Авентине, — с шутливым упреком заметил Руфин.
— Как и тебя! — воскликнула Криспина. — А кто вообще сегодня был на Авентине?
— Элий, — подала голос Летиция.
— А кто еще…
Все молчали. Даже Валерия.
Элий заметил, что Кумий тайком вылил содержимое своей кружки на землю, как будто приносил жертву богам. Летти, поколебавшись, все же выпила так называемое «вино» и принялась спешно закусывать фаршированным яйцом.