Элий задремал на мгновение, но тут Квинт тронул его за плечо.
— Телеграфная связь с Церцезием нарушена. Последнее сообщение, которое пришло: «Варвары штурмуют город».
Элию показалось, что вода в ванне сделалась ледяной.
— Варвары напали на Церцезий?
— Именно. Ты случайно в своих видениях не видел этот город разграбленным и сожженным? — Квинт не пытался скрыть издевки в голосе.
— Мы обещали Мезруму остаться и защитить Нисибис. Так что не имеет значения, что я вижу в своих или в чужих снах. Договор гласит, что Рим должен помогать союзникам. Я — представитель Рима. Они — наши союзники.
— Ты — Цезарь, единственный наследник императора.
— Тем скорее придет помощь. Отправь телеграмму в Антиохию, — посоветовал Элий.
— Рутилий отправил.
— Тем лучше. Значит, в Риме уже знают, что здесь происходит.
Квинт что-то хотел сказать, но почему-то промолчал.
Спальня Летиции была заново оштукатурена и украшена новыми мозаиками. Белые занавеси, белый пушистый ковер на полу. На круглом изящном столике черного дерева ночная лампа с плафоном из муринского стекла.
Летиция сидела на кровати и смотрела в пустоту. В никуда. Она напрягала все силы, сдавливала пальцами виски, зажмуривала глаза так, что перед глазами начинали вращаться красные и зеленые шестеренки.
Но ничего не видела. Только тьма. Неизвестность. Пророческие видения больше не посещали ее — все силы забрал ребенок. Дар оставил ее. Мозг уснул. Чувства обесцветились. Даже любовь к Элию как-то умалилась, будто пламя присыпали пеплом. Все мысли о нем, не рожденном, но уже существующем. Он требует от нее так много. Она могла только есть и пить, и растить его в себе. Ощущение сна во сне и жизни в этом двойном сне, когда пробуждение наступит одновременно с рождением сына. Не верилось, что он когда-нибудь появится на свет, что она дождется этого часа.
На столике подле кровати лежал бланк с наклеенными полосками.
«У меня все хорошо. Я в Нисибисе. Береги себя».
Нисибис… Элий не должен там быть. Где угодно, но только не в Нисибисе. В ее видениях этот городок лежал в руинах, обглоданный чудовищным огнем, засыпанный пеплом. Осколки зданий. Выжженные тени на белой стене. Элий слышал ее рассказ. Он должен был бежать из Нисибиса, должен обойти его стороной за тысячу миль. Но Элий очутился там. Неужели он позабыл? Неужели не придал значения ее словам? Надо послать ему телеграмму. Немедленно послать телеграмму, пока не поздно:
«Элий, беги… Это же Нисибис!»
Как он мог позабыть?! Как мог!..
Летиция грустно улыбнулась. Не стоит обманывать себя так неуклюже. Элий не мог позабыть. Он все помнил и отправился в Нисибис, чтобы разгадать тайну ее сна и предотвратить грядущую катастрофу. Ему все время хочется что-то предотвратить, остановить, исправить. О боги, дайте ему для этого сил!
«Сенатор Бенит на собственные средства начал строительство огромного стадиона. Здесь юные римляне смогут бесплатно заниматься спортом. „Вспомним старую истину, — призвал Бенит. — В здоровом теле здоровый дух!“ Бенит продемонстрировал проект будущего стадиона. Предполагается построить огромный комплекс, перед входом будет статуя самого Бенита с надписью золотыми буквами: „Вождь“».
«В апреле и мае из-за таяния снегов в горах Армении уровень воды в реках Месопотамии поднимается до максимального уровня и реки затопляют равнины».
«Акта диурна», 10-й де до Калевд апреля (23 марта)
Дни проходили один за другим, похожие друг на друга. Обильные дожди кончились. Сделалось нестерпимо жарко. Тоска. Духота. Ожидание неведомо чего.
Утром все отправлялись ремонтировать стены, набивали мешки с песком. Привели в порядок бани. Вечером мылись и плескались в бассейне. Пили ликер из фиников. Бегали в лупанарий. Тоска. Жара.
Пришло известие, что варваров видели в двадцати милях от Нисибиса.
Железную дорогу так и не восстановили. Телеграфная связь работала последние часы. Если связь нарушится, ее больше не будут восстанавливать. Оставалась надежда на армейские рации. Весь мир забыл про Нисибис.
Горожан охватила апатия. Люди шатались по улицам без дела, натыкались друг на друга, как сонные мухи. Казались пьяными. Встречаясь, говорили о повседневных мелочах, о починке крыши, о порвавшихся сандалиях, о нестерпимой жаре. Спрашивали новости из Рима, проклинали Эрудия, негодовали по поводу отмены выполнения желаний. Имевшие римское гражданство в филиале банка Пизона покупали клейма на игры, пока еще работал телеграф. Делали ставки. Надеялись выиграть. Нигде в эти дни не делались столь высокие ставки, как в далеком Нисибисе. Все жаждали денег. Посетители в тавернах с утра до вечера обсуждали, как, внезапно разбогатев, они отправятся в Байи или на Лазурный берег, построят новый дом или устроят свадьбу сыну. О варварах не говорили.
Рутилий требовал эвакуировать мирное население. Комендант отказывался, заявляя, что не желает сеять панику. Все равно железная дорога бездействует. Управляющий банком Пизона исчез вместе с семьей. Дионисий заперся в доме и не выходил. Говорили, что он пьет с вечера до утра, а днем отсыпается.
В тот день все утро Цезарь что-то писал в записной книжке, потом вырвал страницы и сжег. Запах горелой бумаги наполнил комнату. Элий открыл окно и вышел прогуляться. Какая-то старуха всучила ему за несколько медяков две пары носков из собачьей шерсти, уверяя, что для больных ног нет лучшего средства, чем такие носки.
Внезапно все торговцы повскакали с мест. Некоторые принялись спешно собирать товар. По улице катилась толпа. Впереди — мальчишки и собаки. Следом — обшарпанный грузовик. Черноволосый загорелый водитель высунулся из кабины без стекол и что-то вопил, махал рукой и отчаянно сигналил. Следом бежали торговцы и городская стража в тяжелых броне-нагрудниках и сползающих на глаза шлемах.
— Они идут! Варвары идут! Они близко! Они у ворот! Они рядом! Уже рядом!
На мгновение Элию показалось, что и парень со своим грузовиком, и вся нелепая процессия, да и сам город ему пригрезились. И стоит подставить голову под струю фонтана, все вернется на свои места, и пронзительный вопль, несущийся над городом, смолкнет. Элий смочил голову и плечи в фонтане. Но крики не смолкли, и город никуда не исчез.
Значит, остается только построить стену…
— Надеюсь, что монголы не научились глушить передатчики, — хмыкнул Квинт, сознавая превосходство цивилизации над варварством.
— А вот я в этом не уверен, — отвечал Рутилий. В тот же день трибун приказал дома вокруг крепостных стен разрушить и всех жителей перевести внутрь укреплений. Дионисий попытался ему в этом воспротивиться, напомнив, что город принадлежит независимой Месопотамии и римский Цезарь не имеет права здесь распоряжаться, и плевать хотел Дионисий на военный союз и полномочия Большого Совета. Дионисий призвал на помощь коменданта Мезрума. Они спорили до хрипоты. В итоге дома за стенами через вой и проклятия стали ломать. Мезрум отправился на телеграф просить помощи. Ему обещали прислать состав с продовольствием, позабыв, что пути так и не починили. Еще обещали центурию таможенной службы. Но только через месяц. Комендант выругался и ушел снаряжать в путь жену и маленьких дочек. Рутилий посоветовал владельцам авто скорее покинуть город. Кто мог, кинулся в бега. Вереница машин долго пылила вдали, уменьшаясь до размеров мушиных следов, пока не скрылась за горизонтом. Большинство осталось, не решаясь уйти пешком. Разговоров о панике не было. Паники тоже. Оставшиеся сидели на стенах, курили «травку» и сожалели, что в Нисибисе не проводятся игры Большого круга. И решили, что на месте сожженных домов надо будет построить амфитеатр — большой, как Колизей.