Дама под вуалью интриговала пассажиров вагона первого класса поезда Москва – Энск с той минуты, как вошла после отправления в купе (и больше даже не выглянула в коридор), и до той минуты, как из него вышла, чтобы, опершись на руку проводника, спуститься на перрон. Фигура у дамы была такая, что женщины спешили отвернуться, а мужчины, наоборот, поворачивались вслед за ней, как подсолнухи. При этом дама была в скромном сером дорожном костюме, в серой же шляпке, без всяких украшений, и даже лицо ее скрывало серое облачко вуали. Да, есть, есть все же в некоторых женщинах нечто… нечто этакое, словами неописуемое, но безошибочно ощущаемое каждым мужчиной, причем ощущаемое несколько ниже линии талии и несколько выше колен. Вот приблизительно этой областью своего тела, да-с, и чувствует мужчина женскую тайну.
Что ж, тайна – это хорошо. А вообще, как говорят знающие люди, в каждом мужчине живет охотник, отчего его не слишком-то привлекает то, что само идет в руки. Однако не менее знающие люди уверяют, что в таинственность должна быть упакована доступность. Вот это-то сочетание и делает женщину по-настоящему неотразимой и желанной.
От дамы в сером «пахло» одновременно распутной самкой и монахиней, именно поэтому и тянулись за ней мужчины взорами, исполненными похотливой тоски… Впрочем, тоска мгновенно сменилась выражением острой зависти, когда из здания вокзала навстречу пассажирке вышел мужчина – тоже, обратите внимание, в сером щегольском костюме. Эка они в тон и лад подобрались! Он подошел, поигрывая тросточкой, к даме, склонился к шелковой перчаточке стального оттенка, принял от носильщика небольшой портплед (весь багаж загадочной незнакомки), дал ему на чай и, продев себе под правый локоть изящную ручку дамы, повел ее к веренице экипажей, ожидавших на привокзальной площади.
– У вас, полагаю, взят таксомотор? – пробормотала дама.
– Отвыкайте от вашего парижского шика, – усмехнулся мужчина. – Эва куда хватили, таксомотор! Шоффер в каскетке, в английском пальто, в крагах… Вы теперь в России, сударыня. Нас ждет ландо – славненькое такое, аккуратненькое. И прекрасный кучер.
– При чем тут парижский шик? – пожала плечиками дама. – В обеих наших столицах автотакси – вполне обыденное явление. Пять рублей в час – и кати с ветерком!
– А вот кстати о парижском шике: вы привлекаете всеобщее внимание, – проговорил мужчина, делая приветливую улыбку, не слишком-то, впрочем, различимую среди его каштановых, чрезмерно пышных усов.
– Вы привлекаете его не меньше, – повернулась к нему дама. – Что за идиотские усы?! Те, пегие, как бы седоватые, а-ля гегемон, смотрелись куда лучше. А теперь – ну просто Ги де Мопассан в лучшие годы! Вы что, прежние потеряли на улице? Издержки конспирации?
В голосе ее зазвучала откровенная насмешка, мужчина насупился. Но дама не собиралась давать ему пощады:
– Эти усы настолько не в стиле вашей одежды как по цвету, так и по… по фасону, что, надень вы пожарную каску, это меньше било бы по глазам.
– Что, в самом деле? – явно обеспокоился ее спутник. – Ну ладно, придется потерпеть. На самом деле, на воре шапка горит и никакого такого особого внимания я не возбуждаю, мало ли безвкусных щеголей на свете. А вот вы, Нина…
– Ради бога, Павел! – перебила дама, слегка ущипнув мужчину за руку, на которую опиралась.
– Пардон, – торопливо извинился человек, названный Павлом, но в иных ситуациях отзывающийся также на имя Андрея Туманского. – Пардон и еще раз пардон! Я только хочу сказать, что вы, Инна , обладаете редкостным умением носить любую одежду! Помнится, когда я увидел вас впервые, вы были облачены в одну только рыбачью сеть, которая практически ничего не скрывала на вашем теле. Однако и в ней вы умудрялись выступать с царственным пренебрежением ко всему человечеству да еще стихи читали! Помнится, они так и назывались – «Полуголая в сети». Верно?
– «Сеть, пошлости сеть, набросить, скрутить, раздеть… – пробормотала дама сомнамбулическим голосом. – Свалить, навалиться, взять. Душу и тело смять. Сеть, пошлости сеть…» О, это было одно из лучших моих стихотворений!
– Вы что-нибудь пишете сейчас? – задал Андрей вопрос, который, как он надеялся, наилучшим образом расположит к нему гостью и поуменьшит ее желание ехидно хмыкать да бросаться колкостями. Однако она раздраженно дернулась:
– Не сыпьте мне соль на рану, Павел! Какие, к черту, могут быть сейчас стихи? Меня превратили в курьера, в самого натурального курьера! Я уже забыла, когда спала в собственной постели!
Здесь Андрей с трудом подавил желание ехидно хмыкнуть, но подавил-таки.
Дама же, явно не замечая двусмысленности, которую невзначай сморозила, продолжала жаловаться:
– Вообразите, три ночи в поезде от Парижа, затем ночь от Петербурга, теперь ночь из Москвы. Я даже ванну толком принять не успела перед отъездом, только у парикмахера побывала да на примерке у Ламановой [43] . И самое ужасное, что у меня обратный билет опять же на вечерний поезд в Москву, а назавтра я опять уезжаю в Париж!
Андрей сочувственно покивал, изображая изумление, как если бы не он покупал ей этот самый обратный билет Энск – Москва, следуя руководящим указаниям Центра.
– Инна, я заказал для вас люкс в «России», – сказал Туманский мягко. – До вечера масса времени, мы успеем обсудить дела, пообедать, вы сможете раз пять или шесть принять ванну и еще раз сходить в парикмахеру или даже вызвать его в номер.
– Провинциальный куафер? – пренебрежительно пробормотала Инна. – Воображаю! Вы бы мне еще предложили пройтись по вашим энским maison de couture. Кстати! Надежда Ламанова сделала мне предложение стать ее постоянным манекеном.
Андрей глянул на нее дикими глазами:
– Как это? В витрине стоять?
– Ах, боже мой, вы безнадежно отстали от жизни, дорогой! – захохотала Инна. – Во Франции модные платья давно уже показывают на хорошеньких женщинах, а не на куклах! Это тоже называется – le mannequin. Теперь новация добралась и до Петербурга, и до Москвы. Вообразите! Надежда сказала, что с моей фигурой…
– Извините, Инна, – прервал ее Андрей, знающий, что о своей фигуре Инна может токовать, как тетерев, часами, – вот наш экипаж.
– О… очень мило, – с запинкой выговорила дама, глядя не столько на славненькое, аккуратненькое ландо, сколько на синеглазого кучера, который – не соврал Павел! – и впрямь оказался красавцем. – Это… ваши здешние кадры?