…
У Глеба потемнело в глазах.
– Кто это? – вопрос Мишель едва достиг сознания.
– Андрей Русанов. Человек, которому я когда-то верил.
…
– Мы отыщем и восстановим «Прометей». – Голос Русанова эхом отразился от скал. – Отсюда начнется наш новый путь к звездам! Мы выстоим! Мы будем беспощадны к любому, кто посмеет вмешаться в наши планы, посягнуть на жизнь хотя бы одного человека!
Ему ответил нестройный, но одобрительный гул множества голосов.
Лишь старый андроид, стоявший в стороне от людей, явно не одобрял программную речь нового руководителя колонии.
С тоской он смотрел на троих мальчишек, которые ловили каждое слово Русанова.
* * *
Зонд следовал за процессией.
Русанов дождался, пока пленных разведут по клеткам, жестом отпустил охрану.
Эшранг злобно взглянул на него сквозь толстые прутья решетки.
– Доволен собой? «Смерть чужим»? Считаешь, они поверили? Станут работать на тебя, возродят корпорацию?
– Они верят мне, – ответил Русанов. – Ты упустил свой шанс, Ошр. Зря не согласился, когда я предлагал тебе мягкие условия сделки.
– Они не пойдут за тобой! Это дикие непредсказуемые хомо!
– Пойдут! Они же не слепы! Видят, кто и что их окружает! Ты совершенно не знаешь людей и зря презираешь, недооцениваешь их.
– Можно подумать, ты их знаешь!
– Изучил. Даже вжился.
– А морфы на станции?
Русанов пожал плечами.
– Ты же сам сказал: «Смерть чужим». Мне надоели эти дутые принципы гуманизма. Они ушли в прошлое вместе с армахонтами. Вселенной может управлять только сильный. Остальные разделят твою участь, тварь! – Рука Русанова внезапно удлинилась, превратилась в гибкое щупальце, захлестнула горло эшранга, сдавила его.
…
– Глеб, это не человек! Он морф! – вскрикнула Мишель.
Станция Н-болг
Запись событий, снятая зондом, потрясла ц’остов.
Они, стараясь перекричать друг друга, тут же нашли виновного:
– Это был Найг!
– Он ушел в другой сектор Н-болга!
– Туда врезался обломок корабля хомо!
– Он хочет всех уничтожить! Всех!
– Оттуда хонди привели пленника!
– Нужно допросить его!
– Выслушаем хомо!
– Пусть говорит армахонт!
– Да, пусть скажет, как он восстановит Н-болг?!
Глеб и Мишель стояли в стороне. Выкрики ц’остов лишь раздражали.
К ним подошел Хорс.
– Я собрал всех. Ты будешь говорить? – Морф вопросительно взглянул на Глеба.
– Пусть сначала успокоятся.
– Они могут орать и спорить долго.
– Пусть. Кто этот морф? Как он завладел телом Русанова?
– Не завладел. Он имитирует его. Думаю, младшие ц’осты правы – на записи Найг. Он всегда отличался жестокостью, его исследования часто переходили черту, он предрек падение армахонтов, – говорил, что те слишком гуманны, и особо ненавидел эшрангов.
– О каком человеке они кричат?
– В секторе Н-болга, куда полвека назад ушел Найг, хонди нашли пленника.
– Где он?
– Тут. Очень старый. Слабый. Почти ничего не соображает.
– Я хочу его увидеть!
– Пошли, – Хорс указал на дверь, ведущую в смежный отсек.
* * *
Седой как лунь старик сидел в кресле.
Его руки дрожали, спина горбилась, взгляд водянистых глаз казался пустым, лишенным жизни.
Заслышав шаги, он приподнял голову, инстинктивно сжался, словно ждал удара, затем в его глазах вдруг проступило тоскливое, но осмысленное выражение.
Трясущейся рукой он оперся о подлокотник, тяжело встал.
Глеб невольно остановился. Его лицо вдруг приобрело землистый оттенок.
– Ты?!
В глазах старика блеснули слезы.
– Андрей?!
– Прости, Глеб… – его голос прозвучал глухо, надломленно. – Я видел запись… Эта тварь столько раз входила в меня… Он – это я.
– Ты человек! Он морф!
– Какая разница? – голова Русанова тряслась. – Мой спасательный модуль врезался в станцию. За полвека морф досконально изучил меня. Он теперь мыслит, как человек. Мыслит, как мыслил бы я… Понимаешь?! Глеб?!.. Не важно, кто ты: человек, морф, хонди, звенг или армахонт… – Русанов говорил быстро, словно боялся, что не успеет сказать главного. – Запомни, Глеб: «чужих» нет. Есть разумные существа, а есть откровенные твари. Поверь, теперь я знаю это точно… Останови его… Не дай превратить наших детей в тварей…
Русанов вдруг захрипел, начал оседать, теряя сознание.
Мишель и Хорс успели поддержать его, усадили в кресло.
Глеб стоял, будто окаменев, и лишь его побелевшие губы шепнули:
– Обещаю.