Кардинал встаёт. Джереми собирается на войну. Он ещё не объявил об этом официально, но это чувствуется в каждом его жесте. Спирокки немного умеет предсказывать действия Джереми. Кардиналу придётся откатать с Джереми его турне, но затем предстоят совсем иные события и действия. Жаль, что Уну не удастся использовать против Джереми.
Неожиданно кардинал вспоминает вкус манны. В нём просыпается другой человек. Разве он может желать зла Мессии? Разве можно предать того, кто принёс на землю счастье и радость? Разве можно?..
Можно, говорит разум кардинала Спирокки.
Даже нужно.
Потому что смерть Мессии ещё более укрепит веру людей, ещё больше сплотит их.
Не умри Иисус на кресте, разве была бы так сильна христианская вера? Нет, что вы. Никто не поверит в любовь, если любовь не умоется кровью. Это такая аксиома, она не требует доказательств.
Смерть всегда работает на пользу легенде. Вспомните Курта Кобейна. Стал бы он кумиром, не разнеси он себе голову из ружья? Вряд ли. Или Сид Вишез. Парень, который скололся и вштырил себе лошадиную дозу героина. Его помнят до сих пор, орут его «God Save The Queen». Или Боб Марли. Да будь он хоть десять раз изобретателем реггей, не умри он от наркотиков — не быть ему идолом поколения. Этот список можно продолжать до бесконечности. Элвис Пресли. Мэрилин Монро. И это только музыканты. Но это правило работает и в любой другой сфере. Писатели, художники, учёные, политики.
И пророки — нельзя забывать о пророках. Чтят великомучеников. Тех, кого побили камнями, кому отрубили голову, с кого живьём содрали кожу, кого прошили стрелами, сожгли на костре, сварили в котле с маслом, колесовали и четвертовали. Их почитают и помнят, их лики висят во всех церквях. Их показывают по телевизору, в их честь устраивают праздники.
Вы хотите прославиться? Красиво умереть — это тоже метод. Шансов поровну: попасть в кандидаты на премию Дарвина или стать кумиром.
Всё это проносится в голове кардинала Спирокки, когда Уна уходит. Всё это ведёт к одному-единственному выводу.
* * *
Когда он спрашивает, поедет ли она с ним на войну, Уна соглашается. Каждый миг вдали от Джереми теперь для неё мука. Она не понимает, как жила раньше. Она не может понять, почему с самого начала Джереми показался ей таким же клиентом, как и все остальные. Даже неприятным. Очень неприятным. Мир изменился прямо на её глазах. Мир изменился и снаружи, и внутри Уны.
Все воспоминания Уны об Африке — это набор обрывочных эпизодов. Это куски паззла, никак не желающие сложиться в цельную картину. Ей кажется, что она ни разу не перемещалась на джипе между различными локациями. Вот она на аэродроме. Вот она уже в военном лагере. Вот она в районе боевых действий. Вот она в чумных бараках. Будто иллюстрации в каком-то диковинном учебнике.
Уна давно ничего не боится. Ей и здесь совсем не страшно. Во-первых, она привыкла к жестокости, пусть и другого рода. Во-вторых, рядом с ней — её Джереми Л. Смит, её персональный охранник и Спаситель. Присутствие кардинала Спирокки её отчасти радует, потому что она чувствует своё превосходство. Каждый раз, когда она смотрит на кардинала, тот отводит взгляд. Он не то чтобы боится её, нет. Он просто чувствует, что не может влиять на неё, вот и всё.
Они с Джереми сидят в походной палатке на подвесной кровати. Точнее, он сидит, откинувшись назад, а она полулежит у него на коленях.
«Нельзя, чтобы солдаты нас видели», — говорит Уна.
«Да ладно», — отвечает Джереми.
Для него это и в самом деле неважно. Даже если миф о его святости и девственности развеется тут, в Африке, и эта легенда перекочует в Европу, то что с того? Его станут меньше любить? Будут в меньшей степени требовать его внимания? К нему перестанут приходить калеки и больные? Нет. Всё останется по-прежнему. Просто её будут воспринимать иначе. Не как его сестру, а как жену.
«Мой хороший, — говорит Уна. — Ты разговариваешь с Ним?»
Он молчит. Сложно назвать это разговором. Просто в какой-то момент у него возникает вопрос или сомнение — и тут же сам собой появляется ответ. Это божественное вмешательство. Правда, до определённого момента он знает, как он совершает то или иное чудо. Он делает всё именем Господа. Это Господь даёт ему силы.
Но — думает Джереми — что если я захочу сотворить зло? Если я захочу обрушить на невинных чуму? Позволит ли мне Господь? Даст ли он мне силы на неправедное дело?
«Да», — отвечает Джереми, потому что не может ответить иначе. Даже если бы Бог молчал, даже если бы Джереми твёрдо знал, что Бога нет, он всё равно ответил бы именно так.
«Ты можешь задать ему вопрос?»
Да, он может. Он может именно это — задать вопрос.
«Спроси у Него, зачем я нужна. Ради чего я живу».
На самом деле анекдот про мужика, который прожил свою жизнь для того, чтобы однажды передать солонку девушке в придорожном кафе, — это про вас. Это даже не анекдот. Это правда, чёрт побери, и ничего другого вам не светит.
Вы живёте ради того, чтобы пропустить человека в автобусе. Чтобы убить таракана на стенке столовой. Чтобы случайно разбить стекло в витрине дешёвого супермаркета.
Иногда вам может улыбнуться удача.
Если однажды вы вытащили щенка из проруби, вам повезло. Если вы починили компьютер нерадивой секретарше, вам повезло. Если вы устранили засор в сортире, залившем весь нижний этаж, вам опять же повезло: в вашей грёбаной жизни больше смысла, чем во многих других.
Ответ на вопрос Уны Джереми знает и сам. Ему не нужно советоваться с Богом, не нужно спрашивать у него. Он только что понял это, но такой ответ нельзя дать сразу. Нужно сделать вид, что думаешь. Нужно состроить театрально грустное лицо. Для того, чтобы истина показалась правдой. Чтобы в то, что происходит на самом деле, поверили.
«Ради меня», — говорит Джереми, и это единственно верный ответ.
* * *
Уна не боится крови. Она идёт за Джереми по полевому госпиталю и с интересом смотрит на раненых. Спирокки следует за ними. Терренс О'Лири остался снаружи. Оператор, конечно же, тут — он снимает всё: каждое движение, каждый жест Джереми. Это материал для нового фильма о Джереми Л. Смите.
Мальчику на вид лет четырнадцать. У него нет обеих ног: оторвало взрывом. Культи забинтованы, мальчик со страдальческим выражением лица смотрит на прибывших белых. Джереми кладёт руку ему на лоб. Бинты рвутся, одеяло вспухает. Врач, дипломированный чернокожий в сером халате, смотрит на чудо, выпучив глаза. Он делает шаг назад и садится у брезентовой стены палатки. Когда Джереми Л. Смит убирает руку, Уна откидывает одеяло. Она делает это картинным жестом — на камеру. Будто демонстрирует зрителям собственную значимость. По сути, так оно и есть. Она демонстрирует значимость.
Вы чётко знаете, что увидите: здоровые крепкие ноги. Ступни, голени. Но вы всё равно с замиранием сердца чего-то ждёте. Чего? Что у мальчика вырастет третья нога? Ещё чего-нибудь? Джереми Л. Смит может сделать это для вас, потому что он любит вас. Он может устроить любое шоу — этот фокусник, этот божественный маг, канатоходец над Ниагарой. Но он не делает этого, потому что вас больше всего поразит не третья нога, а обыкновенные здоровые конечности. Вас повергнет в шок то, что вы ожидали увидеть и, конечно, увидели. Вам не имели права показать ничего другого.