В 2008 году я познакомился с девушкой, ради которой в итоге и переехал в Москву. Она меня познакомила с фотографом Сильваром, специалистом по жанру «ню», и он оказался тем самым бардом, который пел «Равенну». Спустя ещё полтора года я по работе познакомился с Татьяной Луговской – она редактировала мои тексты для журнала «Мир фантастики». И пазл сошёлся: как не сразу я узнал в фотографе Сильваре автора песни, так не сразу, а примерно через год узнал в редакторе Татьяне поэтессу, написавшую это прекрасное стихотворение.

Собственно, её строки и легли в основу рассказа.

Вернуться героем

– Борджес!

Борхес поморщился. Американцы всегда искажали его фамилию, пытаясь прочитать «g» как своё родное «дж». Впрочем, он мог это простить.

– Готов! – отозвался Борхес.

– Деггет!

– Готов!

– Филлис!

– В порядке!

Филлис всегда отвечал не по уставу, с этим уже давно все смирились.

– Малкин!

– Готов!

«Интернациональный экипаж, – подумал Борхес, – американцев всё равно двое, больше всех. Хотя, в общем, хорошие ребята…»

Они вышли из комнаты в том порядке, в котором их вызывали. Борхес шёл первым и думал, что ему проще всего. Малкину плохо – никто не прикроет спину.

В следующей комнате ждал полковник Смит. Борхес раньше не верил в существование людей с такой фамилией – слишком много про них ходило анекдотов. Но Валентайн Смит был перед ним во плоти – подтянутый, с каменным взглядом и чуть искривлённым ртом.

– Господа! – торжественно сказал Смит. – Полагаю, инструкции вам уже не нужны. Вы слышали их не раз и знаете наизусть. Поэтому скажу просто: удачи вам. Вы должны сделать то, что никто не делал до вас. Вы должны вернуться, чтобы доказать, что человечество на верном пути. После меня вам предстоит встреча с вашими родными. Затем – дезинфекция, контроль и – всё. Вы – на пути в будущее. Готовы?

– Так точно, – четыре голоса одновременно.

«Почему мы все говорим по-английски? Чем хуже мой родной испанский или даже русский Малкина? – думал Борхес. – Мы танцуем под чужую дудку, потому что так надо, и не замечаем этого…»

– В путь, джентльмены.

Полковник открыл перед ними дверь, и они прошли в следующее помещение. Оно было разделено на несколько комнат по подобию офисного зала. Здесь им разрешили свидание. Последнее?

К Деггету приехали родители. Он шумно обнимался с ними, толстяк-отец что-то пыхтел о нездоровом питании, когда они заходили в один из кабинетов. Мать, маленькая, худенькая, трусила за ними; Борхесу она показалась похожей на собачонку, но он отмёл эту мысль, нельзя так думать о женщине, тем более о матери.

В другой кабинет уже направлялись Филлис с женой. На свидание было отведено десять минут, всего десять. Его вообще могло не быть, но они шли на смертельный риск, и им разрешили увидеться с родными. Борхес почему-то был уверен, что Филлис даже под камерами наблюдения, висевшими в кабинете, умудрится уговорить жену на секс. Филлис только об этом и болтал во время подготовки.

К Малкину приехал друг. Все его родственники остались в России, но у него было немало друзей в Нью-Йорке, где он жил последние несколько лет. Борхес знал этого друга, потому что тот навещал Малкина и во время подготовки.

Борхес смотрел в глаза Марии.

Все уже исчезли в кабинетах, а Мария просто стояла, и Борхес не мог отвести глаза от её лица. Она была похожа на прекрасную героиню печальных итальянских фильмов… «Почему я сравниваю её с итальянкой?» Неважно. Мария – это душа. Она – это то, чего нет во мне. Вера.

Он сделал шаг, и она тоже, он поцеловал её в щёку, и они прошли в комнату для общения.

– Фернан… – он не знала, что сказать.

Он промолчал, потому что тоже не знал. Они просто сидели, обнявшись, тихо, и она склонила голову ему на грудь, а он обнимал её, пытаясь защитить от окружающего мира.

– Ты вернёшься, я знаю.

– Вернусь.

– Ты вернёшься героем.

– Да.

И снова молчание. Вокруг них был мир, и тишина, и она подняла голову, а он наклонил свою, и их губы встретились. В этот момент исчезло всё – весь космос, и все хитроумные приспособления для его покорения, и все филлисы-деггеты-малкины, тем более, смиты. Борхес почувствовал что-то странное. Мария не просто целовала его. Она передавала ему что-то – изо рта в рот – маленькое, стальное, тёплое.

Он не имел права ничего брать. Ничего. Он входил в камеру дезинфекции в том виде, в каком появился на свет, и выходил оттуда таким же. Потом он облачался в скафандр, потом проходил по узкому коридору в кабину, потом включал необходимые приборы, потом – засыпал. «Любой предмет, – говорил доктор Целлер, – любая вещь, не вошедшая в расчёты, может изменить траекторию, может нарушить пространственно-временной континуум, и вы окажетесь не в точке выхода, а внутри какого-нибудь газового гиганта или ещё чего похуже…» Что-то похуже газового гиганта мог придумать только Целлер.

– Это крестик, тот самый, мой, – прошептала она ему на ухо.

– Нельзя, Мария…

Её лицо стало серьёзным.

– Помни, Фернан, – сказала она уже в полный голос, не боясь прослушивания, – я с тобой. Но даже если я покину тебя, с тобой всегда останется твой Бог.

Она смотрела ему в глаза, и он понял, что она имела в виду.

– Спасибо, – прошептал он.

Он затолкал крошечный крестик подальше за щёку, чтобы говорить чётко, не шамкая. Он сможет достать его только в точке выхода. Главное – не проглотить его во сне.

– Удачи, Борхес. – Она улыбнулась.

– Я вернусь, – сказал он и поцеловал её.

Звонок ознаменовал окончание свидания.

* * *

Борхес открыл глаза и огляделся. Они сидели в ряд: он, Деггет, Филлис, Малкин. Филлис спал, откинув голову и приоткрыв рот; Малкин тоже. Деггет заметил движение и повернулся к Борхесу.

– Привет.

– Доброе утро.

– Уже не утро, – усмехнулся Деггет. – Время стало растяжимым понятием.

– Угу, – хмыкнул Борхес.

– Мне шлемом набило шишку, – хвастливым тоном констатировал Деггет.

– Надеюсь, этим наша доля неприятностей исчерпана.

Деггет рассмеялся. От его гогота проснулся Малкин.

– Прибыли? Можно двигаться? – с ходу спросил он.

– Сейчас 13:03 по корабельному времени, – сказал Деггет. – По расписанию мы должны ждать до 13:15. Если Филлис не проснётся – будить его и ждать до 13:20.

– Пусть попробует не проснуться, – ухмыльнулся Малкин, – у меня всё затекло. А Правила – это вообще какая-то глупость на пятьдесят процентов. Мне не разрешили взять с собой даже талисман.