– Подожди!
Вниманием Лобанова завладел потолок – он был покрыт серебряным листом со следами швов. Кое-где листы провисали. Что за диво? Зачем тут серебро? Ясно, в давние времена даже плиты пола крыли серебром. Пол! Но не потолок…
– Пошли! – нетерпеливо дернулся Чанба, и Гефестай навалился на железную дверь. Сергий не воспротивился. Да и что ему было сказать? Неясные подозрения Лобанова посетили, но четко сказать о том, что же его обеспокоило, он не мог.
Дверь, равномерно скрипя, отворилась, и в мятущемся свете лампионов показалась статуя «Носатого», поднимавшего правую руку. На каменной ладони лежал ключ от третьей двери…
– Кхепер! – охнула Неферит, проскальзывая в проем двери. – Скарабей!
Гефестай услужливо приоткрыл дверь пошире… Тут-то все и случилось. Серебряный потолок загрохотал, глухо и гулко, тяжкий удар разнесся по коридору, а серебряный лист над растерявшимся Эдиком резко продавился в конус, стал расходиться лепестками…
– Уходи! – крикнул Роксолан, и дернул Сармата на себя, ожидая поток песка из пробитого вверху отверстия. Но из дыры в потолке хлынула… вода! Мощный бурлящий столб воды ударил в пол, брызгая на стены и наполняя воздух запахом тухлых яиц. Тысячу лет назад начерпанная из Нила, хранилась она долгие века, запертая в серебряном баке, пока не сработала ловушка.
– Скарабея взяла?! – проорал Сергий, перебарывая голосом грохот рушащейся воды.
– Что?! – закричала Неферит. – Взяла, взяла!
Вода быстро наполняла узкое хранилище.
– Лампионы берегите! Гефестай, колесо!
– Не крутится! – проревел кушан.
– Да ты не в ту сторону! Пустите!
Рабы, бледные и растерянные, прижались к стенам, освобождая Сергию проход. По грудь в вонючей воде, Лобанов добрел до Гефестая.
– Пошло! – заорал тот.
Рев воды стал спадать, потихоньку прорезался гул сдвигаемого постамента.
– Неферит! – позвал Сергий, оглядываясь на коридор. Вода заполнила его почти до потолка, только и было видно головы всплывших людей и пару лампионов, удерживаемых в руках.
– Здесь я! – выдохнула девушка, выныривая и отплевываясь.
– Ключик не потеряла?
– Держу!
– Поднимайся тогда первой!
– Ага!
Неферит подплыла, плескаясь, к ступеням, и взошла в отворяемый лаз. Мокрая туника красиво облепляла ее тело. «Об одном только и думаешь!» – выговорил себе Сергий и поднялся следом.
В святилище Амона-Ра он застал паллакиду и одного из жрецов, бледного как колонны Зешер-Зешеру. Роксолан молча обошел его, а Эдик не удержался. Отфыркиваясь, он воскликнул:
– А хороша водичка! Иди, освежись!
Жрец, впавший в столбняк, содрогнулся, на него напала икота.
– Сматываемся! – бросил Сергий.
Пересчитав всех, поднявшихся из глубин, он поманил Гефестая, и они вдвоем задвинули постамент на место. Силы их хватило, видать, детали притерлись.
Бегом покинув святилище Амона-Ра, контуберний спустился по пандусу.
Паломники глядели на них с изумлением. С «великолепной девятки» лило и капало, сырые сандалии оставляли мокрые следы на дороге процессий. Сергий сделал твердокаменное лицо и выпятил челюсть, а Неферит мило улыбалась: дескать, ничего такого, окунулись разок…
А в пахучих садах их уже ждали – десятки легионеров в полном боевом высунулись из-за мирровых деревец, поднялись из положения лежа, и грузной трусцой набежали, окружили контуберний. Кентурион, командовавший захватом, нетерпеливым жестом удалил Неферит за оцепление, и проревел:
– Зухос, сдавайся!
– Какой, к Орку, Зухос?! – взбеленился Сергий. – Тебе что, повылазило?!
– Ма-алчать! – рявкнул кентурион. – Луки к бою!
Десятка два нубийских лучников, черных, в одних набедренных повязках, просочилось между легионеров, обнаживших мечи. Туго натянулись луки…
– Я преторианец! – заорал Лобанов. – Мы все преторианцы! Мое имя – Сергий, и…
– Твое имя – Зухос! – прорычал кентурион, брызгая слюной. – Это ты, вороний корм, порешил моих друганов из охраны номарха! Моя бы воля, порубал бы тебя, пошинковал бы на фарш! Плотий! – рявкнул он. – Сервий! Вяжите этих засранцев! Только дернитесь! – погрозил служака Сергию со товарищи. – Я вам так дернусь… – не найдя слов для выражения, кентурион сплюнул под ноги.
Здоровенные амбалы в панцирях последнего размера, подошли с опаской, скручивая в могучих лапах кожаные ремни и позвякивая бронзовыми цепями.
– Сдаемся… – процедил Роксолан с отвращением, и протянул руки. – Парни, вы только не дергайтесь!
Амбал, обрадовавшись, тут же стянул его руки ремнем и завязал на два узла. Цепи приспособили на ноги.
– Опять попались… – уныло вздохнул Эдик.
– Ничего, – хмуро буркнул Гефестай, складывая запястья, – не впервой…
– Шагай, давай! – зычно скомандовал кентурион.
Легионеры перестроились в две шеренги и повели пленников к реке. Там их уже ждала барит – барка в семьдесят локтей длиною, с двумя парусами и рядом весел по бортам. И везде было полно легионеров – у сходен, на палубе, у квадратного отверстия трюма.
Кентурион, ранее похлопывавший по ноге витисом, тросточкой из виноградной лозы, указал им на трюмный лаз:
– Вниз!
Контуберний полез, куда было сказано, и расселся на резаной соломе. Лестницу тут же убрали, но люк не закрыли – для вентиляции и освещения.
– И куда нас? – подал голос Эдик.
Сверху заглянул ухмылявшийся кентурион.
– В каменоломни, Зухос! Через год вы все сдохнете, козлодеры вшивые!
– Сам ты… – прошипел Эдик, но уточнять не стал: вернулась гладиаторская привычка… Хорошая привычка – проглоти оскорбление, но не прощай и не забудь. А при случае вспомни – и отомсти!
Каменоломни «Пер-Ифсет»
Барка тащилась вверх по Нилу, одолевая течение с помощью развернутых парусов – северный ветер, благословение Египта, дул постоянно, с утра до вечера. Если бы легионеры сели за весла, то до места добрались бы куда быстрее, но римляне не спешили. Они несли службу – пили, ели, изредка спуская в трюм кувшин с теплой водой, разбавленной вином, и огрызки. Эдик гордо фыркал, а Сергий морщился, но ел, благо что руки им связали спереди. На второй день и Чанба «засунул свою гордость в одно место», как ему посоветовал Гефестай, и потянулся к плохо обглоданной журавлиной ножке – голод здорово понизил порог брезгливости.
– Что делать будем? – спросил Искандер, отпивая из кувшина, кое-как ухватывая его за ручку, и передавая сосуд Сергию.