Роме, эллины, римляне – все подпевали обоим хорам, воздевая руки, раскидывая цветы, весело толкаясь и суетясь. А праздник Опет только начинался! Двадцать четыре дня веселья ждало людей впереди, веселья, гулянок и попоек, дармовой любви невест и платной – куртизанок.
А Зухос проталкивался сквозь толпу, поперек ее суетного движения, и ощущал себя чужим.
Пробившись на Царскую Дорогу, он направился к дому магистра Нильской флотилии Валерия Юлия. Говорят, даже нынешний префект Египта выделял магистра. Но Зухоса больше интересовали сестерции Валерия Юлия, бравшего на откуп синайские карьеры, где добывали бирюзу и золотые прииски в Нубии. Злато-серебро непересыхающим ручейком бежало к магистру и ссыпалось в его сундуки. Пора поменять им русло…
– Ждите меня здесь, – буркнул Зухос слугам.
Ворота, ведущие во владения магистра, обнесенные стеной, были высоки и изукрашены цветной росписью. По обеим сторонам ворот высились две кедровые мачты, увенчанные римскими орлами. Зухос проник за приоткрытую створку.
Сразу за воротами протирался большой двор, вымощенный камнем. Двор окаймляли галереи, черепичные крыши которых держали на себе тонкие деревянные колонны. Под крышами отаптывались кони, по двору расхаживали легионеры, приданные магистру для охраны, но на пришельца они смотрели как на пустое место.
В одной из стен этого переднего двора стояли открытыми еще одни ворота. Они вели в большой ухоженный сад из пальм, сикомор, акаций, смоковниц с аллеями, шпалерами винограда, затейливо подстриженными кустами жасмина. По саду были расставлены статуи из белого мрамора, из глубоких чаш били фонтаны, а чтобы напитать водой все это великолепие, огромное черпальное колесо день и ночь крутилось на берегу Нила, с приводом от волов. Главная аллея упиралась в двухэтажное здание с массой дверей, отворявшихся на веранду, что тянулась вдоль всего дома. Крышу веранды поддерживали пестро раскрашенные деревянные столбы. Над широким парадным входом нависал огромный снежно-белый балкон, обрамленный парой колонн и прикрытый плоской кровлей. По карнизу крыши шла цветистая роспись – узор из чередования ярко-синих и золотистых зигзагов. Здесь и проживал магистр.
Зухос вошел нагло, как хозяин. По дому сновали скучные рабы, вяло водившие тряпками и делавшие вид, что заняты уборкой. Незванный гость приказал им себя не видеть.
Оглядываясь, Зухос вошел в большой нижний зал с колоннами из полированных кедровых стволов. Праздник Опет чувствовался и здесь – стены, колонны и рамы узких окон были увешаны гирляндами свежих цветов. Больше всего висело лотосов, но проглядывали и зевы редких по красоте и ценности орхидей, доставленных из лесов, что покрывали берега реки Ароматов далеко за пятым нильским порогом.
Под окнами, на низких подставках, стояли плетенки с фруктами, окружая пестрые кувшины с вином.
Внезапно дверь из гладких досок кедра растворилась, и в зал, напевая, вошла девушка, красивая девушка лет осьмнадцати, небольшого роста. Она была одета в тончайший хитон из индийской розовой ткани, собранный в мягкие складки и зашпиленный на плечах золотыми фибулами. Но, как бы ни морщилась дорогая ткань по подолу, на высокой груди она распрямлялась. Нижний край хитона опускался до щиколоток, изящные маленькие ступни были обуты в сандалии с узкими посеребренными ремешками. Лента в цвет хитона стягивала крутые завитки волос на темени, открывая нежную, стройную шею. В обеих руках девушка несла по кувшину. Зухос вперился в нее. Обычно он не слишком интересовался женщинами, чаще всего подчиняя их ради своих слуг, дабы те сбрасывали копившееся в них напряжение. Но эта девица… Чудо, как хороша!
Девушка заметила молчаливо стоявшего Зухоса, и вздрогнула.
– Кто ты? – спросила она. – Ты к отцу? А его нет!
– Как зовут тебя? – спросил «гость» с властным превосходством.
– Юлия, – ответила девушка, медленно опуская кувшины. Поставив их на пол, она выпрямилась, и этот изящный прогиб юного тела решил ее судьбу.
– Ты – дочь магистра? – полюбопытствовал Зухос, хотя ему было безразлично происхождение Юлии.
– Да… – сказала девушка, испытывая растерянность. И страх.
– Ты девственна?
На щеках Юлии вспыхнул румянец гнева.
– Как… – выговорила она.
– На меня смотри! – грубо оборвал ее Зухос.
Он напрягся, его взгляд стал тяжел и невыносим. Юлия побледнела.
– Где твоя спальня? Веди!
Юлия развернулась и повела. Пройдя узким коридором, она поднялась на второй этаж и толкнула дверь в просторную, светлую комнату. Нижняя часть стен была выложена изразцами из нежно-белого и лилового фаянса, а выше ее затягивала небесно-голубая сирийская парча, затканная серебром. По углам комнаты стояли высокие тумбы в виде обелисков, поддерживавших курильницы из алебастра. Слабый запах ладана еще витал, щекоча чувствительные ноздри Зухоса. Он видел лишь один предмет обстановки – бронзовую кровать, застеленную покрывалом из голубой шерсти таврских коз.
– Раздевайся! – велел вор, обращавшийся в насильника. Пересохший рот его кривился.
Юлия послушно расцепила фибулы, и хитон соскользнул на мозаичный пол, открывая взгляду молодое, налитое тело. Груди девушки были не по возрасту велики, а их розовые соски оставались похожими на мягкие ягодки, ничуть не набухнув от возбуждения. Плоский живот поджимался, словно Юлия вступала в холодную воду.
– Ложись!
Заторможено отступая к ложу, Юлия медленно стащила покрывало, словно не разумея сути отданного ей приказа. Под покрывалом обнаружился тюфяк, сшитый из леопардовых шкур, застеленный тонкой пурпурной простыней. Зухос не стал дожидаться, пока девушка поймет его желание. Он повалил Юлию на кровать, одновременно сдирая с себя тунику. Рывком раздвинув девушке ноги, он вошел в нее, как меч в ножны. Юлия закричала от боли, выгибаясь дугой, но Зухос заткнул ей рот ладонью, и продолжал возвратно-поступательные движения, пока не получил разрядку. «Шива наполнил свою шакти!» – припомнил он стародавние тантрические упражнения. Тяжело дыша, он выпрямил руки, разглядывая неподвижное лицо с мокрыми дорожками, оставленными слезами.
– Больно было?
– Да, – выдавила Юлия, придавленная туловом насильника.
– Ничего! Потерпишь!
Утолив жажду плоти, он восхотел утолить свое тщеславие, и снял заклятье.
– Я – Зухос! – величественно измолвил он.
В ответ он ожидал любого проявления ужаса – крика, хриплого стона, обморока, – а дождался тяжелой, свинцовой ненависти.
– Грязная, похотливая, вонючая гиена! – выцедила Юлия, как выплюнула. – Ублюдок крокодилихи! Ненавижу тебя! Трусливое ничтожество! В тебе нет даже наималейшей капли мужества, ты, жалкий урод! По своей охоте тебе отдастся лишь престарелая шлюха, пьяная и слепая, не разглядевшая тот жалкий огрызок, что болтается у тебя между немытых ног! Дрисливое убожество с прокаженной душой!