— Надо было мне вас сразу отсюда вытаскивать, — слабо сказал Йенсен, — а не ментограммы снимать. Да вот… побоялся, что не поверите…
— Мы вами гордимся, — сказала Рита серьезно.
— Уходим! — крикнул Гоша, подхватывая целую связку кислородных баллонов.
— Я вас выведу, — прокряхтел спецуполномоченный и упер руки в подлокотники стендового кресла, собираясь встать.
— Куда, куда? — всполошилась Марина. — Не вставайте! Вы что? Сейчас я…
Врачиня активировала парочку роботов медслужбы. Шесть пар гемомеханических рук сцепились наподобие садового кресла, и Руслан с Гошей перенесли спецуполномоченного «на ручки».
— А теперь быстро к лифту! — шевельнул пальцами Ларс Юльевич, указуя верный путь. — Не в вестибюль! К грузовому!
Две девушки, два парня и два кибера побежали коридором в Северную башню. С нижних ярусов уже докатывался гул, рождаемый от скученной, гонимой страхом толпы. Тысяченогий топот и торопливое шарканье, выкрики, приглушенные рыдания, хныканье и причитания. Человеческая каша. И вдруг — девичий взвизг, не издали, не снизу, а в каких-то метрах.
Роботы медслужбы по инерции вынесли Йенсена за угол, затормозили всеми лапами и отпрянули назад. Но спецуполномоченный на один миг окунулся в плотную, ядовитую атмосферу ненависти, ярости, бешенства, отчаяния и страха. За углом, неизвестно как пронумерованный, сопел исполнитель и все пытался овладеть полураздетой девушкой. Рукой в бронированной перчатке он удерживал ревущий и ойкающий «трофей», а другой снимал бронированный гульфик. Картинка на военную тему была настолько дика и безобразна, что усваивалась отдельностями, не вмещаясь в сознание целокупно. Огромная черная перчатка, сжавшая тонкую ручку. Золотистые шары грудей, прыгающие в распахе комбинезона. Отложенный в сторону лучемет. Розовые соски на фоне темных ареол. Заплаканное лицо, сморщенное от боли. Только теперь Йенсен узнал Машу Лисицыну.
— Ребята, — тихо сказал он, — бейте по шлему!
Три парализующих луча ударили по головному сегменту бронескафандра, сливаясь в синем блике. Исполнитель качнулся, с грохотом упал на колени и привалился к стене.
— Ай! — вскрикнула Маша, изгибаясь, чтобы не вывихнуть руку — пурпур зажал ее, как в тиски.
— Сейчас, Маша!
Гоша попробовал разжать пальцы перчатки, но те не поддавались.
— Никак не ухватиться… — пропыхтел он.
— Держи! — Руслан протянул Гоше отвертку.
Кое-как Черняк отковырнул кольчатые напалечники, и Маша освободила руку.
— Больно, — пожаловалась она.
— Потерпите, Машенька, — ласково сказал Йенсен. — Шлем при вас?
— Ага, вот он, я его уронила, когда этот… Это пурпуры напали, да?
— Да, Машенька. Быстрее, пойдемте!
Маша на ходу заправила левую грудь под жесткий силикет с подкладом, затянула комбинезон и побежала со всеми. Гоша отдал ей свой парализатор, а себе на шею повесил лучемет пурпура. Что с боем взято, то свято!
Забравшись в грузовой лифт, куда свободно можно было вкатить концертный рояль, добровольцы спустились на цокольный ярус, в «подпол» дома-города. Потолки тут были низкими, и с них капало. Влажный, теплый воздух отдавал прелью. Урчал в рабочем режиме утилизатор, шуршали отходы в мусоропроводах, токала капель.
Гоша шел впереди, с лучеметом в одной руке и с фонарем «турист» в другой — голубой луч прыгал по грубым, не заделанным пластмассой стенам, по давно не метенному полу, по трубам, кабелям, волноводам, гофрированным пневмошлангам.
— А теперь куда? — спросил он, поднимая фонарь. — Тут два хода!
— Влево, Гоша. Там должен быть блок Линии Доставки. Попробуем уйти через него…
Все еще наслаждаясь своей победой над исполнителем Один, Йенсен небрежно погасил вялое сопротивление подсаженной личности и подивился себе — убежденный пацифист и непротивленец, он сейчас желал смерти Локи, Тхакуру, Гереро, всей этой пурпурной накипи социума. Надо же…
1
Габа сидел за столиком и нервничал. Если он и сегодня ничего Гунилле не скажет, то… Господи, ну что они копаются?! Не наедятся никак…
Столовая быстро опустела. Ушел афанде. Убежал вечноопаздывающий Лева Соловейчик, на ходу запихивающий в рот пирожок. Укатил Макс — Йенсен назначил его комендантом станции «Соам». Макс сейчас все равно в отпуске — «Бора» на ремонте. Налетала сто астроединиц «коробка», пора отражатель менять. С ней Громыко. А Макс-то, а?! Взыграл и взорлил! Морда…
И тут Габа понял, что он просто трусит. Тогда он храбро прошел на камбуз и остановился. Тихо позвал:
— Гунилла…
— Что? — негромко ответила девушка. Чуют они, что ли, в чем им признаваться собираются?
— Я… — Габа мучительно одолевал страхи и несвойственное ему стеснение. — Я влюбился в тебя…
Да он ли это?! Что он бормочет, что выговаривает замертвелым языком?! Куда делся самоуверенный тип с самой широкой улыбкой во всем космофлоте? Господи, он даже не думал о восхитительной Гуниллиной фигурке и не помышлял о том, чтобы обжать мозолистой своей коричневой рукой белую грудь. Да ему достаточно было коснуться руки Гуниллы или волос — и блаженство переполняло его! С горкой! Габу распирало чувство, которое хотелось назвать любовью… но откуда ему знать, что это любовь? С чем это сравнить? Как люди вообще узнают, что они любят? Но подключи его к какому-нибудь «счастьемеру» — и прибор зашкалило бы…
Гунилла положила руки ему на плечи (Габа опочил, воскрес, не поверил, почил снова, ожил, поверил, вознесся в рай и дальше). Улыбнулась. В голубых глазах читался вопрос и ответ, они призывали и отвергали.
— Я тоже… — начала Гунилла, но не смогла договорить. Тонкий, как спичка, синий луч лазера пронзил ее хорошенькую головку. Мозг вскипел. Сознание распалось. Угасла душа.
Габа с первой секунды понял, что произошло, но бежал страшного знания. Это было невозможно! Весь его мир, взлелеянное в мечтаниях будущее рассыпались в прах. Ему уже никогда не увидеть Гуниллу в фате невесты, никогда не волноваться у порога родильного покоя. Никогда!
Габа обнял девушку за плечи. Подхватил падающее тело. Голова Гуниллы бессильно откинулась, сгоревшая прядка открыла маленькую черную дырочку у виска. Горе скрутило штурмана. Он бережно, встав на колени, уложил Гуниллу и только потом обернулся.
У двери тамбура стоял Тхакур Сингх в тускло-сером бое-скафандре. Он покачивал тяжелым длинноствольным лазерником и ухмылялся.
— Я же обещал, что отомщу, — промурлыкал он с чувством глубокого удовлетворения.
Габа сжал кулаки. Такое ощущение, что кишки смерзлись, а все мышцы скомкало от натуги. Мир для него почти пропал. Он видел только Тхакура и хотел только одного — убить этого… эту…