— Так ты не из Торговли. Ты служишь дворцу.
Тот лишь пожимает плечами.
— Что — сразу подрастерял храбрость, капитан Джайди? — любопытствует Аккарат.
— Я же говорил — вы знаменитость, — бормочет Сомчай.
У Джайди снова возникает желание рассмеяться, хотя от того, как все оказалось на самом деле, ему совсем не до веселья.
— За вами в самом деле стоит дворец?
— Министерство торговли набирает силу, а Сомдет Чаопрайя предпочитает иметь надежных партнеров.
Джайди оценивает расстояние до Аккарата. Слишком далеко.
— Даже удивительно, как такой хийя расхрабрился сам сделать грязную работу.
— Это событие нельзя пропустить. Ты нам как кость в горле — причем дорогая кость.
— Значит, лично хотите столкнуть нас вниз? — дразнит его капитан. — Испачкаешь свою камму нашей смертью, грязный хийя? Или вот их заставишь марать руки — пускай в другой жизни станут тараканами и их раздавят десять тысяч раз, прежде чем они заслужат воплощение получше? Пускай станут хладнокровными убийцами ради твоей прибыли?
Телохранители начинают беспокойно переглядываться.
— Тараканом как раз станешь ты, — недовольно отвечает Аккарат.
— Тогда чего ждешь? Докажи, что мужик. Подойди да забери жизнь беззащитных.
Министр мешкает.
— Что — только на словах храбрец?
— Вот теперь ты зашел слишком далеко, белый китель. Слишком.
Министр бросает взгляд на пленника и идет вперед.
Джайди подскакивает на месте, делает разворот и с маху бьет врага коленом в ребра. Охранники вскрикивают. Он прыгает снова — движется плавно, как когда-то на ринге, будто никогда не покидал Лумпини, будто и теперь слышит рев поставивших на него болельщиков, — и одним ударом ломает министру ногу. Отвыкшие от тренировок суставы взрываются болью, но даже со связанными за спиной руками капитан работает коленями достойно своего чемпионского звания. Бьет снова — министр хрипит и, шатаясь, отходит к краю здания.
Джайди делает замах, готовясь столкнуть врага в пустоту, но тут его спину что-то пронзает. Он спотыкается, видит перед собой облако из капелек крови, чувствует, как диски-лезвия прорезают насквозь его тело, теряет ритм, падает навстречу парапету, успевает заметить, что Черные пантеры оттаскивают начальника в сторону, бьет снова, надеясь победить последним ударом, слышит вой новой порции лезвий, присвист пружин в пистолетах, выплевывающих диски прямо в его спину, ощущает глубокую жгучую боль. Джайди налетает на край здания, падает на колени, пробует встать, но его оглушает пронзительный высокий звук, теперь уже сплошной визг пружин — стреляют все, кто может.
Аккарат стирает с лица кровь. Сомчай ведет бой с двумя телохранителями.
Джайди больше не управляет собственными ногами. Он даже не чувствует толчка, которым его сбрасывают с крыши.
Он думал, что будет падать дольше.
Слухи летят со скоростью пожара в мертвых лесах Исаана. Бангкокский тигр убит. Министерство торговли с каждым днем все могущественнее. Хок Сен нутром чует, как в городе растет напряжение. С лица торговца газетами пропала улыбка, пара патрульных кителей хмуро рассматривают каждого прохожего, продавцы овощей стали воровато озираться.
Тигр убит и, говорят, с позором, хотя никто не знает, как все было. Его в самом деле лишили мужского достоинства? Действительно выставили его голову перед министерством природы для острастки другим белым кителям?
Хок Сена охватывает огромное желание просто забрать деньги и сбежать, но документы в сейфе держат его словно на привязи. Такого мощного и тайного бурления в стране он не ощущал с самого Казуса.
Старик встает, подходит к ставням, выглядывает наружу, шагает обратно к компьютеру, через минуту встает снова, идет к наблюдательному окну, выходящему в цех, смотрит, как работают тайцы. Воздух словно наполнен электричеством. Буря грянет. Хлынут потоки, ударят приливные волны.
Всюду опасность — и в городе, и на фабрике. Посреди рабочего дня снова пришла Маи с понурым видом: заболел еще один рабочий, на этот раз Сукумвит; отвезли в больницу — уже третью по счету. А там, среди машин, притаилась зараза.
При мысли о зреющей в резервуарах эпидемии у Хок Сена мурашки бегут по спине. Там, где трое, будет больше, если только не сообщить куда следует. Но тогда белые кители сожгут фабрику дотла, а секрет пружин улетит вместе с мистером Лэйком за моря и пиши пропало.
В дверь стучат.
— Лаи.
Робко входит Маи — напуганная, растерянная, черные волосы растрепаны, темные глаза обшаривают помещение — нет ли фаранга.
— Ушел обедать. Отвезла Вияду?
— Да. В больнице меня не заметили.
— Уже хорошо.
Девушка кланяется и смотрит умоляюще.
— В чем дело?
— Там… там белые кители, много, на всех перекрестках по дороге в госпиталь.
— Тебя останавливали? Расспрашивали?
— Нет, но их очень много, больше, чем всегда. И они очень сердитые.
— Это все из-за Тигра и из-за Торговли. Им не до нас. О нас они вообще не знают.
Маи кивает, но как-то с сомнением, и не уходит.
— Мне здесь непросто работать. Опасно стало… Еще болезни эти… Мне очень жаль, но если я умру… — Она окончательно сбивается. — Простите меня.
— Конечно, конечно. Мало хорошего, если ты заболеешь. — Хок Сен сочувственно кивает, но про себя думает, что вряд ли ей будет спокойнее где-нибудь в другом месте. По ночам его будят кошмары, в которых он все еще в башнях-трущобах среди других желтобилетников, но потом с облегчением вспоминает, что уже вырвался оттуда. В высотках свои эпидемии, а главный убийца — нищета. Хок Сен пробует найти равновесие между страхом перед неизвестной болезнью и уверенностью от того, что у него есть работа.
Хотя нет никакой уверенности. Из-за такого же самообмана, из-за нежелания понять, что корабль тонет и покинуть его надо, пока дышишь свободно, он слишком поздно оставил Малайю. Маи хватает мудрости распознать это, а он слеп.
— Да, конечно. Тебе стоит уйти. Ты еще молода, ты — тайка, с тобой еще много чего произойдет. — Он вымучивает улыбку. — Много хорошего.
Девушка медлит.
— Чего же ты ждешь?
— Мне бы последнюю зарплату.
— Разумеется. — Хок Сен распахивает небольшой сейф с наличными и вытаскивает красных бумажек сколько ухватила рука. В порыве безрассудной, самому непонятной щедрости отдает ей всю кучу. — Вот, бери.
Маи ошарашенно делает ваи.
— Спасибо, кун. Спасибо.
— Ерунда. Прибереги их. И неси осторожнее.