— Вот и расскажешь.
— У меня там деревня, в которой пять трупов, а мы до сих пор не изолировали источник заражения.
— Интересно. Новый цибискоз? — любопытствует он, потом шагает мимо цветочниц к выходу из комплекса и идет дальше.
— Неизвестно. Однако вы оторвали меня от дел. Вам, видимо, приятно, что я, как собачка, прибегаю по первому…
— У нас неприятности, по сравнению которыми твоя деревня — полная ерунда. Погиб человек. Очень высокопоставленный человек. И нам нужна твоя помощь в расследовании.
Канья смеется:
— Я не полицейский.
— А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.
Она так и замирает на месте.
— Кто?
— Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.
— Как такое вообще возможно?
— Вот мы и хотим выяснить. — Наронг пристально глядит на Канью. — А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача — сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это — какие-нибудь чеширы или желтобилетники, — говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: — Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.
— Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит…
— Он тебе доверяет.
— Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело — разные вещи. Это невозможно, — ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку.
— Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.
Извернувшись, она освобождается от его хватки.
— Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает — тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?
Наронг приближает ее почти вплотную к себе.
— Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.
У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду:
— С тех пор как я влез в эту игру, политика стала только грязнее. — Сквозь его улыбку проступает злоба. — Ты — хорошая девушка, Канья. Мы всегда выполняли свои обещания, поэтому ты тут. Будет непросто, знаю. У тебя свои обязательства перед министерством природы, ты молишься Пхра Себу, и это правильно. Для тебя правильно. Но теперь мы требуем твоей помощи. Даже если Аккарат стал тебе неприятен, помощь нужна дворцу.
— Чего вы хотите?
— Нам надо знать, не Прача ли это устроил — слишком уж быстро забрал расследование себе. Нам просто необходимо знать, не он ли направил тот нож. От этого зависит и жизнь твоего начальника, и безопасность дворца. Возможно, генерал хочет что-то утаить. Как знать — вдруг снова применяет против нас те же приемы, что и двенадцатого декабря.
— Невозможно.
— Но очень для него удобно — раз убийство совершил пружинщик, то мы теперь не у дел. — В голосе Наронга вдруг возникает неожиданная напористость. — Мы просто обязаны знать, не министерство ли вырастило пружинщицу. — Он протягивает ей кучу банкнот. Канья изумленно глядит на огромную кипу денег. — Подкупай всех подряд.
Она сбрасывает с себя оцепенение и рассовывает пачки по карманам. Наронг осторожно дотрагивается до ее руки.
— Прости, но, кроме тебя, у меня никого нет. Надо найти и без остатка уничтожить наших врагов, и тут я полагаюсь только на твою помощь.
Днем в башне Плоенчит и так страшная жара, а теперь, когда обшарпанные комнаты клуба до отказа забиты следователями, здесь просто невыносимо. Совсем неподходящее место для мертвых тел; место, где прописались голод, отчаяние и неудовлетворенность. В коридорах толпятся люди из дворца — наблюдают, обсуждают, ждут, когда подчиненные Прачи закончат обследование и останки Сомдета Чаопрайи можно будет забрать, сжечь и поместить в погребальную урну. В воздухе разлиты тревога и злоба, все ведут себя с пугающей, оскорбительно подчеркнутой вежливостью, предчувствуют бурю, удары молний и черный грозовой фронт, за которым — неизвестность.
Первое тело лежит в общем зале возле бара. Старый фаранг похож на существо из другого мира. Повреждений почти нет, кроме лилового кровоподтека на шее там, где свернуто горло. Он весь в пятнах, как утопленник; наживка на гангстерской рыбалке. Широко раскрытые голубые глаза — два мертвых колодца — смотрят прямо на капитана. Канья молча изучает травмы, потом секретарь Прачи ведет ее во внутренние помещения.
Она ошеломленно замирает на месте.
Все в крови. На стенах длинные брызги, на полу огромные лужи. Среди груды тел — Сомдет Чаопрайя: тот же след на шее, что и у старого фаранга, только горло не сломано, а вырвано, словно его загрыз тигр. Охранники лежат рядом — у одного из глазницы торчит лезвие от пружинного пистолета, другой, вцепившийся в свое оружие, сам весь нашпигован острыми зарядами.
— Кот рай! — бормочет Канья. Она в полной растерянности от жуткого зрелища. В кровяной пене ползают бежевые жучки, оставляя за собой дорожки на посыпанном реагентом полу.
Прача, который стоит неподалеку и беседует с подчиненными, замечает ее потрясение. На лицах остальных тоже шок, тревога и смятение. От мысли о том, что организовать резню мог генерал, Канье физически плохо. Сомдет Чаопрайя, конечно, не был другом министерству природы, но чудовищность происшедшего полностью выбивает ее из колеи. Одно дело — замышлять атаки и отвечать на удары противника, но посягать на дворец — совсем иная история. Канья чувствует себя бамбуковым листочком, тонущим в бурном потоке.
«Всех ждет смерть. Даже самые богатые и могущественные в итоге лишь корм для чеширов. Мы бродячие трупы, и больше ничего. Стоит задуматься, и поймешь, что так и есть».
И все же вид мертвого полубога страшно ее пугает, лишает сил. «Что же вы натворили, генерал?» Представить страшно. Поток все сильнее, вот-вот утянет на дно.
Прача подзывает Канью. Капитан ищет в выражении его лица хотя бы намек на вину, но, кроме озадаченности, ничего не замечает.
— Что ты здесь делаешь?
— Я… — Объяснение она приготовила заранее, но, стоя возле раскиданных по полу тел охранников и защитника королевы, не может произнести ни слова.
Прача видит, как Канья смотрит на останки Сомдета Чаопрайи, смягчается, осторожно берет ее за руку и ведет к двери.
— Идем, это слишком тяжелое зрелище.
— Но…
— Я же сказал — идем. — Прача вздыхает. — К вечеру узнает весь город.
К Канье наконец возвращается дар речи, она говорит, все, что собиралась сказать, играет назначенную Наронгом роль.
— Я не поверила, когда узнала.
— Все гораздо хуже, — мрачно сообщает генерал. — Его убила пружинщица.