«Только этого не хватало, — размышлял Олаф, шагая из угла в угол. — Сейчас эти глупцы начнут с задумчивым видом рассуждать о том, что всё это плохой знак, и нужно снова принести большую жертву, чтобы получить новые знаки. Чушь собачья. Я должен направить их мысли на то, чтобы повесить всю неудачу на предателя. Да. Надо объявить этого Сигурда предателем и приказать срочно схватить его. А потом заставить пробежаться вокруг столба. Получив виновного, они быстро успокоятся».
Найдя нужное решение, Олаф пинком отправил Никодима объявить ярлам, что он готов встретиться с ними и рассказать, что произошло. Выдернув секиру из столба, он сунул её за пояс и, вздохнув, решительно вышел из дома. Большой сход собирался у тотемного столба, где приносились жертвы и обсуждали все серьёзные проблемы.
Выйдя на берег, Олаф обвёл мрачным взглядом обложенное камнями кострище у подножия почерневшего от крови и копоти столба и, ещё раз вздохнув, медленно подошёл к столбу. Сидевшие широким кругом ярлы и кормчие, одетые в волчьи и медвежьи шкуры, смотрели на него мрачно и насторожённо. Неожиданно Олаф осознал, что нарушил один из древнейших законов.
Приходить на большой сбор с оружием было запрещено. Здесь собирались, чтобы говорить, а не сражаться. И кровь у тотемного столба лилась только в нескольких случаях. При жертвоприношении, при поединке чести и при казни соплеменника. Увидев, что конунг вышел на сбор с секирой, ярлы многозначительно переглянулись и, не сговариваясь, прикоснулись к висящим на поясах кинжалам.
Понимая, что ещё ничего не сказав, уже допустил ошибку, Олаф помрачнел ещё больше и, делая вид, что всё так и должно быть, подошёл к столбу. Обведя собравшихся долгим, задумчивым взглядом, он медленно положил руки на пояс и громко, так, чтобы его было слышно всем, сказал:
— Для меня настал день скорби, братья. Нас предали. Предали те, кого я считал одними из нас. Кому доверил узнать всё нужное для успешного нападения. Но вместо нужных известий мы получили предательство. И теперь я спрашиваю вас, братья, чем мы заслужили это?
Голос Олафа обрёл силу и теперь просто звенел от негодования. Слушавшие его ярлы удивлённо переглянулись. Весть о предательстве застала их врасплох. Отметив, что сумел завладеть вниманием ярлов, Олаф принялся нагнетать обстановку.
— Сигурд Леворукий был послан мной в нормандское герцогство, чтобы узнать, как много приехало купцов. Но он решил сделать по-своему. Придя туда, он решил предать нас, сообщив тамошнему правителю о готовящемся нападении.
— Чем ты подтвердишь свои слова? — подал голос один из ярлов.
— Тем, что нас ждали. Откуда ещё они могли узнать о нападении и приготовиться к встрече? И куда делся сам Сигурд? — резко развернувшись в сторону говорившего, ответил Олаф.
— А сам ты говорил ему о нападении? — не унимался ярл.
— Об этом не сложно было догадаться, — отмахнулся Олаф. — Всем известно, что после долгой зимы торговать нам почти нечем. Он предал нас. И это на его совести столько погибших воинов. Да, они умерли как настоящие потомки Одина. В бою, с оружием в руках. Но им не удалось скрестить его с клинками противника. Проклятые норманны не посмели сойтись с нами лицом к лицу, как мужчины, расстреливая из луков на расстоянии, словно бешеных псов. Скажите мне, братья, разве мы стерпим такое? Чего заслуживает предатель и его прихвостни?
— Мы выслушали тебя, Олаф Рыжий. А теперь нам нужно услышать ответ Сигурда. Только после этого мы вынесем своё решение, — неожиданно прозвучал ответ, и с камня поднялся высокий, жилистый старик в шкуре полярного волка.
Волосы и борода его были цвета снега, а глаза сверкали яркой синевой. Косой шрам начинался над левой бровью и, пересекая скулу, терялся где-то в бороде. Глаз чудом был не задет.
— Я знал Сигурда ещё сопливым мальчишкой, а его кормчий, Анхель, был моим лучшим учеником. Я не верю в предательство Леворукого. Я не верю в предательство Анхеля. И прежде чем вы все выскажете своё мнение, я хочу сам поговорить с ними. Даже если все вы решите, что Сигурд виновен, я соглашусь с вами только после того, как сам поговорю с ним.
Этого Олаф не ожидал. Вставший старик был живой легендой всего Нордхейма. Вот уже четыре поколения кормчих учились у него искусству вождения кораблей по звёздам. Райн Полярный волк, так звали этого старика, и к его слову прислушивались все кормчие и ярлы Нордхейма. На обучение к нему отправляли парней из самых дальних уголков страны, и его слово навсегда оставалось законом для его учеников.
И вот теперь этот человек встал на пути такого блестящего плана, придуманного Олафом. Понимая, что затевать спор сейчас значит упустить инициативу из своих рук, Олаф мрачно кивнул и с усмешкой ответил:
— Ты можешь думать как хочешь. Но как ты собираешься с ним говорить, если он сбежал? Надеешься, что доживёшь до того момента, когда он вернётся обратно?
— Если потребуется, я и тебя переживу, — презрительно хмыкнул Райн. — И помни, конунг. До тех пор, пока я не вынесу своего решения, никто не смеет назвать Сигурда Леворукого предателем.
— Или что ты сделаешь? Перестанешь учить парней? — усмехнулся Олаф.
— Я сделаю так, что ни один из твоих кораблей не выйдет больше в море. Ты знаешь, меня называют хозяином морей. И я сделаю это. Клянусь.
От решительного тона старика Олаф невольно вздрогнул. Слишком свежи были ещё в его памяти рассказы о могуществе этого человека. Да и человек ли он вообще. Высокий, широкоплечий, прямой, словно мачта, с огромными мозолистыми ладонями, Райн больше походил на вековую корабельную сосну, чем на обычного старика. Несмотря на кучу шрамов и совершенно седые волосы, годы словно прошли мимо него.
Скрипнув зубами, Олаф заставил себя кивнуть и, круто развернувшись, стремительно зашагал к дому, внутренне клокоча от злости. Старый дурак осмелился испортить ему всю игру. И, как оказалось, власть конунга вынуждена была отступить перед властью человека-легенды. Осознание этого факта жгло Рыжего сильнее калёного железа. Столько сил, столько стараний, и всё впустую.
«Синяя акула» вошла в бухту крошечной деревушки под названием Ла-Корунья. Свейн решил пополнить запасы пресной воды перед дальним переходом мимо Африканского побережья. Но едва только команда, отправленная за водой, сошла на берег, как из-за полуразвалившегося сарая выскочил человек в странных доспехах и, вскинув над головой меч, с диким криком ринулся в атаку.
Вадим моментально оглянулся и с удивлением разглядел редкую седую бородёнку и сморщенное, словно печёное яблоко, лицо. Атаковавший их воин был стар. Не желая убивать старика, воины дружно разошлись в стороны, пропустив набравшего разбег вояку. Споткнувшись о торчащий из земли корень, старик рухнул на песок. Короткий меч выпал из слабой руки, и Рольф быстро наступил на него ногой. Упавший старик медленно перекатился на спину и попытался встать, но тяжёлые доспехи придавили его к земле.
— Ты бы успокоился, старина. А то, не приведи боги, удар от волнения хватит, — усмехнулся Вадим, подходя к старику.