И Мишаню Сеньке в пример привела: он же за Кузьмой в кузне угнаться не пытается или за Матвеем в лекарском деле. Хоть и важны эти занятия, но не для всех, а для самого воинского начальника они не главные. Для него нужнее своих людей как следует знать, понять, у кого к чему призвание, того и определить на место, где каждый общему делу наибольшую пользу принесет. А сам если и старается быть впереди, так в том, что для воина наипервейшее – в умении сражаться.
Анна тогда удивилась, как складно она это Сеньке объясняла, а заодно поняла, что и сама о том же все время думала. Вот вопрос сына и оказался кстати: стремясь ему помочь, и для себя все по местам поставила. Только, оказывается, не до конца научилась это знание на деле применять. Вот и Аринин пример о том же говорит. Но этого Анна уже поминать не стала, а только поглядела на свою смущенную помощницу с легкой насмешкой:
– Вот уж не ждала, что ты с моим Сенькой сравняешься!
Арина только растерянно хихикнула в ответ.
«Ну, уже хорошо, приходит в себя бабонька».
– Так я же своей тут стать хочу, – совсем по-детски призналась она. – Вот и стараюсь…
– Да стараешься-то ты хорошо, – кивнула Анна. – Только торопишься больно. Время не обгонишь, как ни старайся, а тут только оно и поможет. Разве за неполный месяц можно все постичь? Ты еще не поняла толком, что надо, а уже жилы рвешь и переживаешь, что не получается! И без того больше сделала, чем любая другая на твоем месте. Так же и с умением.
Анна ненадолго задумалась, прикидывая, как точнее объяснить Арине то, что и сама до конца не понимала.
– Как Сеньке, я тебе ответить не могу, в наставническом деле и не поймешь порой, что главнее, но вот что скажу… Всем нам Господь дает какой-нибудь дар. Бывает, маленький он совсем, и не заметен, но есть непременно. Скрывать его или отказываться от него – грех, но и в другую крайность впадать, жадничать и под себя все грести тоже не дело. Нельзя во всем лучше всех быть, не получится. Надорвешься. Вот у Софьи нашей, например, к шитью дар, и превзойти ее в этом даже не пытайся. Господь рассудил, что ей это нужнее, а значит, ты не с ней, а с Господом спорить берешься… Тебя-то саму Он и так уже наградил многим, чего другим не дадено. Одно то, как ты людей можешь прозревать, – великий дар. Про Андрея и не говорю, но ведь и Анютку ты как увидела – я, мать, не смогла ее разглядеть! – в голосе боярыни послышалась было горечь, но она сумела ее подавить и продолжила, воодушевленная только что открывшейся ей истиной. – Вот это и есть самое ценное, этому и девиц наших надо учить – людей понимать даже лучше, чем они сами себя понять могут. Вот в чем наша главная бабья сила, а не в том, чтобы кулаками махать.
– А и правда! – встрепенулась молчавшая до сих пор Плава. – В каждом что-то свое есть … вон девчонка одна, Галка… ты, Анна Павловна… и ты Арина, – добавила она, взглянув на молодую наставницу, – приглядитесь к ней. Она у меня на кухне частенько отирается. Да не без дела – иной раз такое придумает… А если что готовит, то вроде и все, как я сама сделала бы, а вкус… словно туда заморских трав каких или еще чего насыпали – не узнать! Не поверила бы, кабы сама не видела! Как-то я соли насыпала, да закрутилась, забыла, хотела второй раз посолить, а она мне и говорит – соленое уже! А ведь только вошла – не могла видеть. Я спрашиваю, как ты догадалась-то? А она в ответ только плечами пожала: по запаху, мол…
– А у моего Стерва к лесу дар, – улыбнулась Вея. – Ну прям будто он с ним в родстве. Так все живое понимает и чувствует – на него у нас некоторые косились. Говорили, что он ряд с духами лесными заключил, но это все пустая болтовня, от зависти. Охотой-то многие жили, а так не могли. И старшему моему это передалось.
«Так ведь и у тебя самой тоже дар немалый – жизнью мужа, как своей, жить. Не всякой жене это дано. Вон и сейчас, кто о чем, а ты о своем Стерве вспомнила.
А у Верки тогда что? Болтушка она, конечно, каких поискать, только ведь как ее жизнь ни била, а внутреннего огня не погасила. Она и сама выстояла, и других своей живостью всегда поддержит. Как она сегодня во дворе… вмиг своей шуткой про Макара всех от мрачных мыслей отвлекла…»
Размышления Анны прервала Плава. Повариха на протяжении всего разговора поглядывала на боярыню, будто никак не могла решиться на что-то.
– Может, и не ко времени сейчас, но уж скажу… Гляжу я на девиц ваших и вот думаю: а нельзя ли и Раду мою… с младшими? – Всегда уверенную в себе повариху как подменили. – Ну выучится чему или нет – там посмотрим, но ей при девичьем десятке спокойней будет. Они всегда у вас под надзором и всегда вместе. А то она так и сидит безвылазно дома, боится без меня нос высунуть…
– Давно бы сказала, – удивилась Анна. – Чего молчала-то? Приводи, конечно.
«А ведь и остальные наставники скоро семьи в крепость перевезут… Вон хотя бы Вея своих младших. Что ж им, без призору по воинской крепости бегать? Мальцов, пока в возраст не войдут, можно, как Сеньку, учить, а совсем маленьких надо нам сюда брать. И девки с ними заниматься начнут, как в любой семье принято, и дети под присмотром будут. Надо подумать…»
Да, подумать Анне было о чем. Про Сеньку помянула, а сама-то? Давно замечала ведь, что с помощницей не все ладно, словно нарочно бабонька себя изнуряла и суетилась излишне, под глазами темные тени залегли. Пожалуй, и не спит вовсе, с нее станется.
«Эх, матушка, и тут ты проворонила! Будто не знаешь, каково пришлым поначалу! Сама же все пережила. Арине и без того столько досталось, что не всякий муж выдержит, да и тут пришлось сразу в новое, непонятное вживаться. Она в себе все держала, слезинки не уронила, а это еще хуже. Давно надо было ее разговорить; не мне, так хоть кому из баб выплакалась бы, сразу полегчало – у нас слезы лучше любого зелья душевную боль утоляют. А тебе все некогда! Дождалась, пока нарыв сам прорвался, тоже мне, боярыня! Вот чем надо озаботиться в первую очередь, а не на стену лезть. Прав Аристарх, ох прав…»
При воспоминании о приезде ратнинского старосты Анна аж губу закусила.
Тем утром она, хоть и не без сомнений – как-то в чудных портах на люди показаться, – решила не откладывать задуманный после давешнего разговора с Нилом осмотр крепостной стены. Уж чего там увидит, и сама не знала, но надо было как-то разбираться. Несколько месяцев назад, когда Мишаня рассказывал матери про новые платья, среди прочего упомянул и одежку, которая со стороны от юбки не отличалась. На самом-то деле это были просто широченные порты – такие свободные, что их складки спадали вниз, как у юбки, и позволяли бабе по-мужски в седле сидеть. После некоторых колебаний Анна сочла, что в таком наряде вполне возможно и по высоким помостам ходить, и по лестницам подниматься, не беспокоясь о том, что снизу на нее пялятся многочисленные отроки. Отчасти решимости примерить столь неподобающее бабе одеяние ей добавила Арина – младшая наставница в таких же портах бестрепетно с девками и стрельбой, и рукопашным боем занималась. Вот и Анна отважилась.
А толку-то! Не успела она от девичьей отойти, как запыхавшийся дневальный доложил, что приехал Аристарх, да не один, а с Кузькой и его помощниками. Оказывается, еще ночью племянник с четырьмя отроками переняли из ночного лошадей да погнали в Ратное за каким-то делом. Ну поехали и ладно, мало ли что Кузьме понадобилось у отца в кузне, но то, что их назад Аристарх сам не поленился в такую-то даль сопроводить, вызывало весьма тревожные мысли. Обеспокоенная Анна и про порты, что на ней надеты, забыла. Некогда переодеваться – так и поспешила к воротам.