«Пустое, как же! Все бы вам давить… Ну да, это ж проще, чем упредить и предотвратить…»
– Поняла… – негромко, в тон старосте, проговорила Анна. – Пожалеют, что на белый свет родились…
– Ну… как-то так. Да. А теперь молчи и слушай! Ты уже решила положить все свои силы на дела здешние, – Аристарх повел головой в сторону крепости, – и все-таки, вопреки своему решению, лезешь в дела ратнинские. Причин тому я вижу две. Первая – твоя уверенность в том, что мужи в бабьих которах не разберутся и доведут до беды. Зря так думаешь. Чего-то мы действительно не видим и не понимаем, ибо то дела бабьи, и встревать в них нам не след. Чего-то замечать не хотим, ибо мужам зазорно в то влезать.
«Зазорно им… А до крови доводить не зазорно!»
– Но главное зрим, понимаем и знаем, как пресекать либо поддерживать, но действия наши уже вам, бабам, либо не видны, либо непонятны. Так себе впредь и мысли. Таинства ваши… гм… есть ведь и такое, что мужам и впрямь знать не надобно. Так ведь?
– Так, но…
– Никаких «но»! Если мы с Кирюхой не тычем пальцем и не кричим, аки молокососы: «А я знаю! А я видел!» – еще не значит, что мы слепые, глухие и из ума выжившие. С первой причиной – все. Теперь вторая. Она хуже первой, ибо если первая причина более от ума проистекает, вернее, от его недостатка, то вторая – от того, что не удержалась ты, в бабьи дрязги влезла да себя над всеми остальными бабами поставила! Тоже мне – боярыня! Не стыдно? А? Свекровь-то хоть свою покойную вспомни: она себе такое позволяла? Ведь и по уму, и по силе, что телесной, что духовной, ей, почитай, равных в Ратном не было. Да она ту же Варвару могла бы мордой по грязи возить как угодно, но хоть раз ты что-то подобное за ней замечала? А теперь помысли: какова доля ТАКОЙ жены в Корнеевом сотничестве? Более половины или менее? И какова должна быть твоя доля в будущем Михайловом боярстве?
«А я что делаю? Ведь изо всех сил стараюсь! Кто бы еще подсказал – как надо. В кои веки раз приехал, наорал… «Мордой по грязи возить»… А ты сейчас что делаешь?..
…Но про Мишанино боярство – тут Аристарх прав: думать надо, и думать крепко. Не приведи господи, ошибусь, да так, что исправлять потом большой кровью придется. Так что лучше сейчас промолчу, чтобы потом слезы не лить».
– Таковы, значит, причины… М-да… – Аристарх покривил рот в усмешке. – Да знаю я, знаю, что ты со мной не согласна! Тьму слов найдешь, чтобы мне возразить, а на кой они мне? Мне от тебя мысль требуется! Пусть хоть одна, но дельная. И пусть она с моими в чем-то разойдется – не можем мы с тобой думать одинаково – однако быть та мысль должна боярской, а не бабьей. Так что держи язык на привязи, а мысль выпускай на волю, только не сейчас, а потом. А сейчас слушай меня дальше.
Теперь, значит, о последствиях твоей нерадивости и бабьей… нет, не дури, конечно… скажем так: неуемности. Последствия уже есть, и они скверные. Если бы я случайно, – Аристарх жестом подчеркнул случайность события, – совершенно случайно не вмешался, все было бы еще хуже. Кузьма… Ты знаешь, зачем он в Ратное ездил?
– А разве не по кузнечным делам? – искренне удивилась Анна.
– Не знаешь! То-то и оно! Он взял с собой четверых отроков, что половчее с кнутами управляются, заявился в Ратное, нашел тех дур, которых Демьян намедни кнутом попотчевал… Дальше рассказывать?
– Погоди-погоди, Аристарх Семеныч, в самом деле Кузька? Мой племянник?
– Нет, мой! Не перебивай, тебе говорят! – рыкнул староста, потом с досадой покрутил головой, махнул рукой, дескать, что с бабы возьмешь, и продолжил: – Так вот, узрел я на берегу Пивени интереснейшее действо. Дуры те по горло в воде сидят, а Кузьма, коня в реку загнав, кнутом над самой водой – вжик, так что тем нырять приходится, а как вынырнут, опять – вжик, да еще, да еще! Правда, ныряли только трое, а четвертая… У одного отрока кнут в волосах четвертой запутался. Он кнутом дергает, а у молодухи уже и рожа посинела. Каково?
– Господи, Пресвятая Богородица! – Анна не удержалась-таки от крестного знамения. – Да что ж это деется-то? Ну Кузька…
– И это еще не все! Кузьма там еще и слова говорил. Какие? А вот такие: «Не бойтесь озябнуть! Сейчас еще поныряете, а потом отроков моих плотским радостям обучать начнете. Тем и согреетесь. Вам же мужей недостает? А у нас с Михайлой их много, всем хватит!»
«У НАС с Михайлой? Ну-ну, племянничек…»
– Ты понимаешь, что это было? Он ВЛАСТЬ почуял! Полную и безраздельную! И не только упивался ею сам, но и отрокам являл! Даже больше тебе скажу: он сам к тем молодухам, скорее всего, и не притронулся бы – мальчишкам бы их отдал и для этих сопляков тем самым вровень с Михайлой встал. Вот так, Анюта.
– А ты…
– А что я? Ты думаешь, с чего у Кузьки ухо райским яблочком цветет и чуть не вдвое распухло? Назидающей дланью, так сказать… А у отроков его, ежели под рубахи заглянешь, следы от их же собственных кнутов узришь. Повезло им, что жала железные из кончиков выплели, а то бы… Я ведь тоже не каменный и погорячиться могу, как и всякий другой. Но ты вдумайся: жала выплетены. Значит, не по горячности это все Кузьма сделал, а обдуманно! Демьян, говорят, зол и жесток… а Кузьма? Да не менее брата, только по нему не видно! И не горячится, как Демка, с холодной головой творит. Куда же ты смотрела-то, Анюта?
– Так я думала: он к отцу, в кузню зачем-то…
– Да не об этом я! То, что без твоего разрешения коней берут да уезжают, тебе, конечно, упрек, но дело-то не в том! Проглядела ты внутреннюю суть племяша, проглядела, а ведь должна же была и сама догадаться, не ждать, когда мы с Корнеем тебе укажем… Хотя, наверное, указать следовало бы. Понадеялись, что баба сердцем чует. Зря, выходит.
«Ну да, дядька Аристарх, сейчас ты мне выговаривать вправе. Только вот что хошь со мной делай, не поверю я, что все это ты заранее знал, а не там же у реки понял, а по дороге сюда обдумал».
Вслух же сказала другое:
– Да что чуять-то? Не выказывал он ничего такого…
– Не выказывал… А голова тебе на что? Михайла – Корнеев внук, а Демьян с Кузьмой?
– Тоже…
– А еще они Славомировы внуки! Позабыла уже, что Славомир творил и как смерть принял? Ведь на глазах же у тебя все происходило!
– Ох… – Анна прижала ладонь к губам. – Это же…
– Вот именно! Понимаешь, какая кровь им от двух ТАКИХ дедов досталась? Что у них в жилах намешано?
Только было собралась сказать старосте, что она с чересчур прытким племянником сделает, да как сына о такой беде упредит, а он огорошил:
– Значит, так, Анюта. Михайле о внутренней сути Кузьмы ни слова.
– Почему?
– Потому, что ни ты, ни я, ни Корней не знаем, как Михайла поступит и что придумает. Он, конечно, парень необычный… смысленный, но все же еще отрок, доверять ему исправлять внутреннюю суть другого отрока нельзя.