Он ожидал, что Кофлин разозлится, но тот только улыбнулся:

– Я рад, Виктор, что вы не стали лукавить, а сказали все начистоту. Это облегчает наш разговор.

– Тогда предлагаю начать с главного – вы за или против ядерного проекта США?

Кофлин рассмеялся так, как будто почувствовал внезапное облегчение.

– Конечно, за. И я за то, чтобы это страшное оружие никогда не применялось, а только служило для устрашения врагов. Но я против того, чтобы это оружие открыло путь к вершинам власти клану Даллесов. И вы тоже против этого. Потому что Даллес ненавидит Россию.

– А вы, значит, не против России?

– Я не против России. Более того, я и не против евреев, как рассказывают обо мне агенты Даллеса и Гувера. Я даже не против атеистов. Я знаю, вы называете себя атеистом. Но разве вы разрушали храмы, сжигали иконы и священные книги, преследовали священников и верующих?

– Нет, конечно. Зачем?

– Тогда все дело в том, что мы называем одинаково разные вещи. Очень разные вещи, Виктор. Нас с вами могут назвать врагами, но может оказаться, что мы всю жизнь боролись за одно и то же. В вашей реальности ваш народ сражался с фашизмом?

– Да.

– Тогда почему сейчас вы защищаете интересы страны, которая называет себя фашистской?

– Ну так это одно название.

– Вот именно. Как женщины берут одну и ту же марку помады и духов, чтобы пойти на бал или на панель, так и политики берут одни и те же названия для разных дел, разных целей. Все смешалось, и никому нельзя верить. Поэтому я не прошу вас мне верить, я не пытаюсь вас в чем-то убеждать. Я просто хочу попытаться объяснить, что и зачем я делаю. Надеюсь, вы мне не откажете в этом?

– Нет, конечно.

– Как назвать то, против чего я боролся… Вам не казалось странным, что крушение Первой Российской Империи и Великая Депрессия у нас произошли именно тогда, когда наши страны переживали бурный экономический рост? Я ведь прекрасно помню, как это было. Наша промышленность освоила фордизм, поточное производство, производительность труда резко выросла – а ваш эмигрантский экономист Ленин писал о том, что для улучшения жизни рабочих очень важна высокая производительность труда. Фордизм вел к тому, что много товаров переставали быть роскошью. Автомобиль делается ударом штампа, как ложка, и его может купить каждая семья. И вдруг – обвал, хаос! Мы оказались отброшены на двадцать лет назад, в нищету. Но хуже всего, что внезапно, как бы по дьявольским козням, изменились люди. Всех охватило чувство безнадежности. Мы оцепенели, мы утратили нашу предприимчивость, наше умение преодолевать трудности, которая у нас была со времен Дикого Запада!

– «Разруха не в клозетах, а в головах»?

– Да, Виктор! Разруха в головах! Вот мой враг – разруха в головах и те, кто ее создал! Точнее, кто направил миллионы людей, их настроения так, чтобы они умножали эту разруху. Можно понять, когда крах поражает прогнившее общество, погрязшее в лени, воровстве, продажности, похоти и взаимной ненависти друг к другу. Но когда внезапно рушится молодое, быстро идущее в рост дерево – это неестественно! Так в природе не бывает! Можно понять, почему пал Рим, где на аренах убивали людей для забавы, где люди разучились думать и хотели только хлеба и зрелищ. Но нельзя понять, почему пала Российская Империя, в которой национальный доход перед Великой Войной рос выше семи процентов в год. Нельзя понять, почему мы упали на пике второй промышленной революции. Нельзя понять, почему развалился СССР!

– Вы знали первого контактера? – быстро спросил Виктор. – Что с ним?

Глава 21
Темная сторона силы

– Я не видел его лично, – ответил после небольшой паузы отец Кофлин, – но германская агентура передала мне часть информации, которую он сообщил. Это двойная игра, Виктор. Немцы считают меня своим человеком, через которого можно влиять на федеральную политику, Босса, Конгресс. Данные, которые удалось получить, стоят того, чтобы их не разубеждать. О судьбе самого контактера мне, к сожалению, не известно… Вы не возражаете, Виктор, если мы немного прервемся на обед? У меня есть небольшая слабость: я пунктуальный человек.

– Конечно, – согласился Виктор. – Война войной, а обед по расписанию.

«Вот же черт, – подумал он, – нашел-таки чем заинтересовать. Ладно, может, полезную информацию удастся выудить. Интересно, это правда, что он что-то типа двойного агента, или заливает? Или он на самом деле понял, что в этой реальности Германия, да еще и в союзе с Российской Империей, или хотя бы при молчаливом ее согласии, может взять Америку за жабры? Пообещает, например, фюрер императору Аляску. Как пообещал, например, Беку кусок Чехословакии, а Молотову – западную Украину и Белоруссию».

В трапезе за общим столом приняла участие пара охранников, свободная от несения дежурства, один из водителей и Рэнкин как переводчик. Кухня была домашней, но весьма приличной, хоть и не диетической – стейки из говядины, печеный картофель, простой советский салат из огурцов и помидоров, кукурузные хлопья Келлога с молоком и яблочный пирог. Догадаться о местонахождении по этому набору было невозможно, калорийность была явно рассчитана на людей, занимающихся тяжелым физическим трудом, да и подбор продуктов был таким, что можно было со временем растолстеть. «А что, если посоветовать этому пастору бегать трусцой? И ввести это в моду? Или, может, он уже? Например, дрова рубит? – И вообще, Виктор представлял себе до этого Кофлина в сутане. Чарльз Кофлин – бессильно-злобный ненавистник президента Франклина Рузвельта…» Нет, не бессильный, решил Виктор, манипулировать людьми он умеет, у попов и агентов спецслужб это профессия. И владеть собой у них профессия, так что кто его разберет – злобный, добрый…

– Скажите, Виктор, вы помните, с чего начался развал Советского Союза? – спросил Кофлин, когда посуда была убрана и они откинулись в плетеных креслах под неторопливый мечтательный шлягер «Останемся друзьями».

– Да. Сначала появился дефицит… То есть и до этого было так, что каких-то товаров временно не хватало, приходилось побегать, но потом все равно доставали. А тут через короткое время исчезло все, и все бросились скупать. Начали вводить талоны.

– И все бросились скупать, – повторил Кофлин. – То есть до этого большинство могло мириться с тем, что чего-то нет, чтобы сохранить устойчивость рынка. А потом их поведение сразу изменилось. Верно? А у нас в двадцать девятом разом обрушился фондовый рынок, поведение людей на этом рынке тоже разом изменилось. И получилось в итоге то же самое – имущество предприятий обесценилось, только у нас это произошло на бирже, а у вас – из-за потери доверия к рублю на рынке потребительских товаров. А было ли у вас массовое изъятие вкладов из банков?

– Да, не доверяли сберкассам, были трудности получения наличности, даже пытались замораживать вклады.

– Вот видите! И у нас – массовое изъятие вкладов. Вас не удивляет, что у коммунистов и капиталистов экономическая катастрофа шла, как выясняется, по схожему сценарию?