Десятки глаз провожали человека, который пришел спасти мир, но не сумел спасти себя. Может быть, ждали чуда? Может быть, боялись чуда?
Он шел мимо них, босой, обнаженный до пояса, шатающийся под тяжестью креста. Кровь текла по его лицу, смешиваясь с потом. Ему было больно, он изнемогал под своей ношей, и никакое слово не могло помочь ему. Он был уязвим, как все люди.
Он был человеком.
Распятие на кресте — обычная казнь. Почему же десятки глаз следили за ним, словно она совершалась в первый и последний раз в этом мире? Никто не хотел признавать, но каждый сознавал, что этот человек мог спасти себя. Что у него был выбор.
Не сейчас, но раньше. Десятки раз он мог отречься от своего учения. Даже не отречься, а только слегка поступиться, чуть-чуть замедлить шаг, на пядь отступить в сторону. Кто осудил бы его за это, если цена этого — жизнь?
Кто осудил бы его за это — ведь это так по-человечески. Но теперь малодушные смотрели вслед человеку, который не захотел спасти себя ценой малодушия, смотрели снисходительно и с тайной завистью, не понимая, почему он сделал такой выбор. В отличие от тех двоих, кто должен был сегодня умереть вместе с ним, у него был выбор.
Его ступни утопали в жаркой пыли, каждый шаг давался ему с усилием. Малодушные искали объяснение его выбору, понятное малодушным, — возвышенное, сверхъестественное. Им не дано было понимать, что он просто не мог отречься от себя.
Он был творцом.
Десятки глаз провожали его, творца и человека, которому суждено было остаться в людской памяти пробным камнем величия и низости, верности и предательства. Его орудием было слово, но точку за словом поставил поступок.
Маг, облекшийся в плотное тело, беспомощно следил за ним из толпы. Как могла Жрица, всегда такая благоразумная и осторожная, поставить себя в такое положение? Но этот человек не был Жрицей, он только носил в себе ее искру. У него была другая личность.
Маг был в растерянности, как и любой на его месте. Как и любой, кто был уверен, что у него в запасе еще десятки лет, но вдруг столкнулся с тем, что ему остались считанные часы. Он совершенно не был готов к каким-либо действиям и теперь лихорадочно соображал, что же можно предпринять.
Он мог бы вытащить этого человека из-под креста и перенести в безопасное место. Однако в этом случае он спас бы его жизнь, но не сумел бы выручить Жрицу. Возможно даже, такое событие безвозвратно помешало бы пробудить ее память. Это еще успеется — думал он, проталкиваясь вслед за осужденным сквозь толпу.
У подножия круглого и высокого холма уже скопилось немало зрителей. Воспользовавшись приобретенным за годы бродяжничества навыком, Маг поработал локтями и оказался в переднем ряду. Дальше зевак не пускали. Человек под крестом, подгоняемый стражниками, стал медленно подниматься на холм. Он не раз падал под тяжестью ноши, но удары копьями заставляли его подняться. Наконец и он, и двое других осужденных дотащили свою ношу до заранее выкопанных ям на вершине холма.
Маг услышал неподалеку от себя всхлипывания и оглянулся. Две женщины, постарше и помоложе, стояли в первом ряду, держась за руки. Старшая не сводила глаз с вершины холма, младшая плакала, спрятав лицо на ее груди. Их окружала группа мужчин, смотревших с необычной серьезностью и торжественностью, не похожих на остальную толпу. Маг вспомнил, что постоянно видел их рядом со Жрицей. Ее ученики.
Они не верили, что их учитель расстается с жизнью. Они не верили в его человеческую уязвимость. Эти люди привыкли к чудесам и ждали нового чуда, нового торжества своего наставника. Маг задумался: а сумеет ли Жрица в этом облике, в этой личности спасти себя от неизбежной смерти? Если бы она вспомнила себя, это было бы несложно для нее, несмотря на ограничения плотного тела. Но тот человек, тот мужчина, в которого она воплотилась, мог и не суметь этого. Он мог и не захотеть этого.
Стражники уложили его на крест, спиной к дереву. Застучали молотки. Маг непроизвольно отключил свой человеческий слух, но тут же спохватился и заставил себя быть внимательным. Не следовало упускать ни малейшей подробности — трудно сказать, что может потребоваться в следующее мгновение.
Крест подняли и стали вкапывать в землю. Младшая женщина зарыдала в голос. Старшая молчала.
Вслед за ним установили два других креста. Потянулось время.
Люди не расходились. Маг тщетно пытался понять, какое извращенное наслаждение заставляет их оставаться здесь, под палящими лучами солнца, и смотреть, как корчатся на крестах трое осужденных в преддверии смерти. Ну, его, допустим, вынуждала необходимость. Ученики, родные — это тоже понятно. Но эти…
Он помнил ту боль, когда он висел привязанным за руки к столбу. На кресте, наверное, было еще больнее. Почему эти люди с таким усердием стремятся причинить друг другу боль? Неужели недостаточно просто умереть?
В его сознании завертелись слова Императора о простом и надежном способе пробуждения памяти Жрицы. Если не это, то тогда неизвестно, что пробудит ее. Маг вгляделся высшим зрением в фигуру на кресте. Нет, это была не Жрица, это был все тот же человек, носивший в себе ее искру. Сквозь боль, сквозь мучения его сознание цеплялось за свою личность и свою миссию, сковывая память искры. Он был стойким, этот человек, он не хотел терять себя.
Время тянулось сразу и медленно и быстро. Медленно, потому что все чувства Мага требовали избавления от этого зрелища, и быстро, потому что с каждым мгновением таяла надежда на возвращение Хризы. Пусть они не всегда находили общий язык, пусть ее возмущало его легкомыслие, а его смешила ее чопорность — все равно ему было как-то жутко от мысли, что она впервые за многие дни Единого не сядет с ним за стол под куполом Вильнаррата, что колодец предназначения появится в долине Зари Бытия раньше урочного времени.
Толпа прискучила зрелищем и начала расходиться. Все уже свершилось и потеряло остроту, перейдя в разряд последних новостей, со смаком обсуждающихся на рынках и в подворотнях.
Стражникам тоже надоело сидеть под палящим солнцем на вершине холма. Они зашевелились, встали и начали переговариваться, затем один из них взял копье наперевес и шагнул к крестам. Маг похолодел, поняв, что счет пошел не на часы, а на мгновения.
Нужно было что-то делать, и немедленно. Он мгновенно покинул плотный облик, не оглядываясь на бросившихся к упавшему телу людей. Юноша в малиновом плаще, с волосами цвета горного снега, оказался перед крестом одновременно с размашистым движением стражника, с ударом тяжелого копья распятому в грудь.
— Хриза! — в отчаянии закричал он. — Хриза!
Потускневшие от мучений глаза приоткрылись. Это был не взгляд умирающего человека, это был ясный, сознающий, хорошо знакомый Магу взгляд Жрицы.
— Ты, светоносный? — шевельнулись запекшиеся губы.
— Да! Да! Да! — только и мог повторять он. — Хриза, это ты, Хриза?!