– Нет, все-таки лучше послезавтра. Нет, не команду на временное отступление, а наше боевое испытание. Ну, а команду на отход, конечно, сегодня. Сколько у нас там разница во времени?
Больше всего на свете Кир Толкотт любил летать. Он летал много на чем, правда, на перечисление все же хватило бы пальцев на руках, однако он гордился тем, что в львиной доле это были отборные сверхскоростные машины. Но даже в этом небольшом перечне всех перекрывал и оставлял за бортом самое скоростное из когда-либо созданных человечеством технических средств разведчик «СР-71». Конечно, он не шел в сравнение с какими-нибудь фотографирующими Ганимед и Амальтею «Вояджерами», которые умудрялись, за счет гравитационных маневров, резать в секунду больше пятидесяти километров, но среди самолетов он значился как самый-самый. «Семьдесят первый» являлся пришельцем из тех славных времен, когда великие державы делали ставку на скорость, высоту и массовое применение атомных арсеналов, и предназначен-то он был, по большому счету, для оценки первоначального ядерного удара баллистических ракет, для уточнения целей перед подходом «второй волны» – армады неторопливых «Б-52».
А Кир Толкотт был произведен на свет для этого стремительного красавца. Может быть, он немного опоздал родиться, дабы застать «семьдесят первый» в апофеозе славы – когда Толкотт только учился марать стягивающие туловище пеленки, фирма «Локхид» уже пустила его будущую мечту на поток. Да, сейчас «СР-71» считается потерявшим значение старичком. Кто и где теперь ценит высоту полета – возможность, пусть на мгновение, но чиркнуть по краешку космоса – выше тридцати километров? Кто и где способен удивиться скорости – три тысячи семьсот километров в час? Похоже, у большинства начальников в головах сплошная пелена: им подавай радионевидимость – режущие кромки «Ф-117» и возможность передвигаться над руслом реки, ниже кроны деревьев. Мир сошел с ума, похоже, он свернул в своем развитии со столбовой дороги прогресса. Ведь что есть прогресс? Безраздельное наращивание мощи, а скорость и есть одна из ее производных.
Но сейчас, как всегда во время взлета, Киру Толкотту было совсем не до философии. Когда перегрузка плющит щеки, рев заставляет завидовать глухим, а внутренность скафандра истекает потом – тут не до рассуждений о смысле жизни и уж тем более не до услады. Ему было действительно тяжело, он давно не летал. Нет, даже в момент, когда ускорение превращало его в лепешку, он не пожалел о решении. Дело было, конечно, не в деньгах – за в два раза меньшую плату он бы все равно согласился – он просто хотел снова ощутить под руками этого монстра.
Кир Толкотт был в кабине один. Это было нарушением всех и всяческих инструкций, в экипаже «СР-71» должны быть два человека, один – пилот, а второй – специалист по разведывательной аппаратуре. Сейчас Кир Толкотт совмещал обе должности. Похоже, с момента запуска «СР-71» в серию автоматизация действительно ушла далеко вперед, но, скорее всего, причиной было не только это, а уж скупость заказчиков полета тем более – величина авансовой предоплаты убеждала в щедрости, просто кто-то наверху хотел покрыть происходящее пологом секретности. Кир Толкотт не возражал, всю сознательную жизнь он имел дело с секретами и почти все время работал на техническую разведку. Он привык не вникать в суть выполняемых заданий, даже спецы-инженеры, летающие с ним вместе в экипаже, не часто понимали, что и для чего они делают, и, говоря по чести, были не в состоянии выбрать истину из множества правдоподобных гипотез. Тем не менее незнание отдельных деталей окружающего мира совсем не умаляло иногда возникающего в процессе полета состояния равности богу.
Сегодня Киру Толкотту снова повезло – судьба благодарила его за согласие или, может быть, награждала перед окончательным уходом со сцены, там, в беспокойном ритме городов ему останется только вспоминать о своем былом всемогуществе. Это случилось, когда он достиг восемнадцати тысяч метров – всего лишь половины покоящихся под руками возможностей. Однако сейчас не время было ставить рекорды, даже этот подъем был просто проверкой функций оборудования. В ближайший час «семьдесят первый» должен был снизиться и в шести километрах от океана произвести дозаправку в воздухе от уникального заправщика, созданного на базе «КС-135». Уникальность заправщика заключалась в том, что он был приспособлен под особенное топливо, предназначенное только для «семьдесят первых». Скоро, скоро их должны были списать вслед за снятыми с вооружения разведчиками. Глубоко в душе Кир Толкотт очень радовался этому, и вовсе не потому, что концепция ковровых ядерных бомбардировок навсегда проваливалась в прошлое – эта частность была ему до лампочки, – он радовался потому, что сам уже был списанным для авиации агрегатом. И следовательно, он радовался из ревности к летчикам-конкурентам.
А сейчас он наслаждался полетом в заоблачной высоте. Сквозь широкое стекло он мог обозревать немигающие звезды в небесах, хотя там, внизу, царил полдень, а под ним расстилалась, пучилась в стороны безбрежная планета Земля. Он не имел никакого понятия и даже намека на таковое, что очень скоро, после дозаправки, с помощью удаленной за тысячи километров машины, его летательный аппарат будет перенесен совсем на другую планету.
И полыхнуло.
Полмиллиона живых свидетелей только со стороны США. Три последовательных, с разницей около суток, взрыва, один из них ночной (для отработки навыков у пилотов). Все бомбы на основе плутония, все по двадцать килотонн.
Первый – столица Окинавы – Наха. Уничтожен город и укрепрайон – поселок Ороку.
Второй – передовые позиции японцев перед аэродромом Макиминато. В этом месте остров сильно сужается, до шести километров. Поэтому взрыв не по центру: должны же собственные войска продолжать застопоренное наступление и не ждать, покуда радиация снизится до приемлемого уровня. Да и кто знает сейчас, каков он, этот приемлемый уровень. Испытание в Нью-Джерси не в счет, там были только зверюшки, а люди в бронированных укрытиях.
Третий, последний, по укрепрайону в поселке Мабуни. Нужен ли? Коль пошла такая пьянка, режь последний огурец. Требуется показать япошкам, что Америке надоело шутить. Вот вам листовки! Вот вам предложение немедленной капитуляции с контрибуциями и прочим! Вот вам сто тысяч обожженных и зараженных вояк! Готовьте койки в больницах! Правда, даже у нас столько нет во всех военных госпиталях армии и флота. Но транспорты для раненых выделим, если слезно попросите. А вот вам для информации: наша промышленность поставила бомбы на поток – двадцать штук в год, минимум, обеспечим! Ваше слово? А мы покуда группы специалистов в скафандрах в местах испытаний. Боев здесь уже нет – это сплошная зона мира и бедствия. Здесь будут взлетные полосы для налетов на главные острова.
Японскому императору Хирохито есть о чем подумать.
Луговой Владимир Юрьевич, фиктивный оберст-лейтенант разбитого на взлете вермахта, сидел в невысокой (он не мог встать в ней во весь рост, боясь пробить потолок) глиняной хижине, отобранной оккупационной армией Страны восходящего солнца у угнетенного крестьянства свободолюбивого Китая. Владимир Юрьевич бил мух и прочих воздушных агрессоров, пытающихся выпить у него кровь пролетарского происхождения. Его кровь и он сам действительно образовались в рабочей среде посредством сложного процесса оплодотворения женской яйцеклетки мужским сперматозоидом. Его собственные родители также появились на свет в результате аналогичного процесса и также из рабочей среды. Вот такая у них была династия в воспроизводстве себе подобных и материальных средств. Однако материальные средства производились другим способом – сознательным актом целенаправленного трудового ритма. В этом, идущем от ума и лобных долей мозга, акте за несколько поколений произошли изменения. Например, когда-то его предки, почти схожие с ним по генетической природе, производили на свет железные плуги, косы и прочую несложную по внутренней структуре мелочь. А вот позже его непосредственные родители уже умели делать из разнообразных, поступающих из соседних цехов деталей готовые к применению паровозы, и эти самые паровозы после этого даже ездили по стране. Конечно, паровозы были гораздо проще, чем структура ДНК, которая образовывалась внутри его родителей сама собой, ежедневно и ежечасно, но все же этот рост сознательного умения человека доказывал, что со временем человек сможет собирать очень сложные предметы, сравнимые, а быть может, и превосходящие вещи, производимые социально несознательной природой.