— Мы не буржуазия! — откликнулся одинокий голос из толпы.
— Это по-вашему! — парировал Авинов. — А по-большевистски если, то всякий, кто не пьянствует, а пашет, у кого есть хоть одна коровёнка — буржуй! «Красные» же не могут ничего создавать, им бы только отнять да поделить, как разбойникам! И кому вы тогда пожалуетесь, если, конечно, уцелеете и не подохнете с голоду? Полиции-то нет, а всю власть вы сами же отдали Советам, где нынче засели одни большевики! С кем им советоваться? Они ж как те кукушата, всех птенцов поскидывали из гнезда — и эсеров, и меньшевиков, и анархистов. Клюв раззявили пошире — и корми их! Думаете, зря они так нас ненавидят, «белых»? Не зря! Потому что мы хотим навести порядок! Хотим всех крестьян наделить землёй и оберегать их хозяйства, мир и покой! Не верите?!
Авинов сделал широкий жест, указывая на Эльснера:
— Вот, пусть его превосходительство генерал-губернатор скажет!
Евгений Феликсович, кряхтя, взобрался на доски и величественно сказал:
— Верховный правитель России генерал Корнилов подписал «Закон о земле». Вот здесь, — Эльснер потряс толстой пачкой документов, — дарственные на землю! Это государственные бумаги, по которым каждому из вас будет передано по тридцать десятин пашни! Мы не хотим никого из вас подкупать, у нас иные намерения — вселить в вас спокойствие и уверенность. Вам, как бойцам Отдельной Кавказской армии, при делёжке отойдут лучшие земли, и это будет ваша полная собственность, священная и неприкосновенная! Никто её у вас не отберёт! Но, повторяю, дарственные будут вручены по окончании службы бойцам. Бойцам, а не дезертирам!
Пока Эльснер говорил, Авинов с беспокойством наблюдал за оживлением в толпе — кто-то толкался среди моря голов, перекрикивая генерал-губернатора, и вот взвился клич:
— Не слухай контру! Бей «белых», братва! Долой войну и да здравствует советская власть! Коли генералов!
И толпу словно прорвало — народ расступился, пропуская отряд солдат и матросов с винтовками наперевес. «Ещё немного, и конец…» — мелькнуло у Кирилла. Но тут свой ход сделал генерал Марков. Он слетел вниз, навстречу наступавшим, и закричал:
— Генералов колоть?! Да если бы тут был хоть кто-нибудь из моих «железных» [139] стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!
— Я служил в 13-м полку, — неожиданно отозвался какой-то солдат, невысокий и плотный, светлоглазый и очень спокойный — типичный чалдон-сибиряк.
— Ты?!
Марков с силой оттолкнул несколько окружавших его нижних чинов в красных фесках, быстро подошёл к чалдону и схватил его за ворот шинели.
— Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка!
Толпа заволновалась ещё больше, но гул шёл уже восторженный. На дороге у отряда, науськанного большевистскими агитаторами, встали крепкие мужики в шинелях и заорали:
— Осади назад! Чего прёте, как с цепи сорвались? Стоять! Пущай народ сам разберётся!
Захлопали выстрелы, толпа зашаталась, заколобродила, пошла стенка на стенку.
К Маркову подскочил давешний сибиряк и неуверенно, отвыкнув козырять, отдал честь.
— Ефрейтор Селезнёв, ваше превосходительство!
— Собирайте своих, унтер Селезнёв, — моментально отреагировал генерал, — всех, кто с башкою дружен!
— Есть! — осклабился чалдон и пропал в толпе.
Между тем к пристани подошли катера с подкреплением, а затем причалила самоходная баржа, «оприходованная» в порту смекалистым Елмановым. На берег высадились сотни три корниловцев во главе с Митрофаном Осиповичем. Кирилл сразу почувствовал облегчение. «Отобьёмся!»
«Зиночка» выкатил пулемёт «максим» и выдал очередь в воздух. Это малость отрезвило головы, захмелевшие от безвластия и безнаказанности, но не успокоило окончательно — среди солдат царили разброд и шатание. Одни склонялись на сторону «белых», другие цеплялись за вольницу, а третьи колебались, разрываясь надвое. Да и было отчего. До революции на воротах в парке таблички висели — «Вход собакам и нижним чинам воспрещён!», а теперь всё стало можно, всё было дозволено. Офицеры приказывают позицию сменить, а ты им: «Да пошли вы! Тут окопы сушее!». Станет прикапываться их благородие, а ты его штыком в пузо — и ничего за это не будет! Полицию разогнали, жандармов постреляли, трибуналы запретили — не жизнь, а малина! Легко ли было отказаться от такой-то воли да заново впрягаться в ярмо дисциплины? То-то и оно… Дык, ёлы-палы, ежели господа сами землю дают — чё делать-то?.. Вот и думай тут…
Толпа — это страшная сила. В ней властвуют инстинкты разрушения, ибо народ, сходясь вместе и растворяясь друг в друге, превращается в сброд, в безличностную серую массу. Человек в толпе оборачивается безликим атомом, интегральной единицей, несчитаемой песчинкой, он теряет ум и совесть, подчиняясь законам стада, — слепо, безрассудно идёт за вождём или механически повторяет движения соседей, умножая общее разрушительное действие…
Но Кириллу было хорошо видно со штабеля и другое — как в мятущейся толпе кристаллизовались очаги сопротивления общему безумию, как люди, подчиняясь воле вожатых, организовались в отряды, как они ломили, уничтожая сильных соперников, принуждая слабых, прирастая сторонниками.
«Красные» роты отходили к городу, скрывались в путанице его переулков. «Зелёные» — те, которые не приняли большевиков, но и белогвардейцам казавшие дулю, — сопротивлялись на два фронта, орудуя карабинами и шашками, — «белые» гоняли их по берегу, окружая, и одуревшая солдатня разбегалась, сдавалась пачками, бестолково топталась на месте.
Из гущи не то боя, не то драки возник Марков, подзывая Тимановского. Авинов мигом слез со штабеля.
— Саид! — крикнул он. — Махмуд! Ко мне!
Текинцы, очень довольные тем обстоятельством, что снова находятся на твёрдой земле, сбежались к «сердару».
— Господа солдаты! — неожиданно загремел голос полковника Неженцева. — Строиться поротно!
Неразбериха, царящая в порту, не прекратилась вдруг, но люди уже не метались во всех направлениях, а устремлялись двумя потоками, убегая прочь или спеша на построение.
Несколько тральщиков и самоходов вышли в море подсобить марковцам, и вскоре весь 1-й Офицерский полк оказался на берегу, чёткими рядами и шеренгами выстроившись напротив нижних чинов Кавказской армии, выказавших благонадёжность. Таких набралось почти восемнадцать батальонов. Вместе с марковцами — полных пять полков, больше дивизии народу!
— Сколько нас! — присвистнул Елманов, оглядывая пристань, и Кириллу стало приятно, что этот матрос, недавний неприятель, уже причисляет себя к «нашим», считая «белых» своими. Или это у него просто так вырвалось?..
Генерал Марков, оглядев оба строя, громко поприветствовал пополнение: