Разбрызгивая воду, отряд уходил всё дальше, углубляясь в пески и сворачивая. Очень скоро песчаные холмы поднялись так высоко, что скрыли и коней, и всадников. Но и ручей здорово обмелел. Еще шагов двадцать – и вода иссякла, одна лишь трава указывала на близость влаги, ушедшей в песок.
– Был ручей – и нету, – прокомментировал Эдик, – одно мокрое место осталось…
– Вот что, – сказал Сергий, разворачивая коня, – я сделаю петлю и выйду в тыл этим конникам, гляну, от тех ли мы прячемся. А вы ждите здесь.
– Рискуешь, – осуждающе проговорил Искандер.
– Я только туда и обратно.
Лобанов послал коня шагом. Проходы между холмами песка были широки и разбегались, ветвясь и пересекаясь – заблудиться ничего не стоит. Ориентируясь по заходящему солнцу, принцип-кентурион выехал к дороге, над которой еще не осела пыль. Фыркая, конь выбрался наверх насыпи, и легко порысил вперед.
Пыль висела и за мостом – это Лобанова успокоило. Значит, друзья в безопасности… А проехав еще с полверсты, он едва не натолкнулся на парфян – те остановились, чтобы напоить лошадей.
Мигом покинув седло, Сергий сжал губы коню, собиравшемуся заржать, и повел его в заросли можжевельника, разросшегося рядом с проезжей частью.
Впереди был еще один мост, подлиннее, и ручей там шуровал боле мощный, шумом перекатов заглушая голоса. Парфяне сводили коней к самому ручью, а сами поднимались чуть выше по течению, чтобы попить самим. Конники громко переговаривались и хохотали, смывая с лиц пыль. Отдельные слова долетали до Сергия, но он не понимал их. Впрочем, знание парфянского языка ему и не понадобилось – стоило увидеть Орода Косого, довольного, возбужденного и нетерпеливого, как всё стало ясно.
Косоглазый подгонял бойцов, и те спешили закончить «водные процедуры».
Очень скоро кони и всадники разобрались, кто сверху, кто снизу, и погоня продолжилась – Сергий насчитал тридцать девять ускакавших.
– Скачите, скачите… – выцедил он и повернул коня обратно.
Снова спустившись по руслу, Лобанов добрался до «мокрого места». Тут его ждали.
– Ну, что? – вскочил Тиндарид.
– Всё правильно, – ответил Лобанов, – это был Ород. Их тридцать девять рыл.
– Тридцать девять мечей… – покачал головой Го Шу.
– Тридцать девять душ… – вздохнул И Ван.
– Спрашивается, – подвел итог Чанба, – как от этих рыл отделить души с помощью мечей.
– Ладно, поехали, – сказал Сергий. – Пройдем, сколько сможем до темноты, и заночуем.
– Вы только под ноги смотрите, – предупредил Тиндарид. – Места тут опасные, кое-где под песком густющий рассол. Провалишься – засасывает, как болото.
– Мы будем бдить, – пообещал Эдик.
Такое соляное болото скоро встретилось на их дороге. Отсвечивая красным на заходе солнца, оно словно приманивало путников.
Объехав топкие берега, отряд выбрался на гладкий солончак – копыта коней хрустели корочками, скрипели, размолачивая соль. А перевалив гряду барханов, преторианцы и ханьцы оказались на краю огромного глинистого солончака.
– Ходу!
Кони, утомившиеся брести, заржали и кинулись в галоп, радуясь свободному пространству и словно соревнуясь. Плотный горячий воздух ударил Сергию в лицо, высушивая пот и стягивая кожу.
До противоположного края солончака добрались уже в потемках. Искандер сказал: «Эхе-хе…» – и пошел собирать засохшие стебли вездесущей полыни, отламывать колючие прутики от хилых кустиков.
– Обо всем мы подумали, – хмыкнул Гефестай, – а о дровах забыли.
– Тепло же, – пожал плечами Эдик.
– Балбес, – ласково сказал сын Ярная, – ночью в пустыне знаешь как холодно бывает!
– Ладно, вот вам дрова, – небрежно сказал Чанба и жестом фокусника вытянул руку, указывая на склон бархана.
Искандер пригляделся.
– Ящик, что ли? – сказал он неуверенно.
– Откуда тут ящик? – возразил Эдик и выдал свою версию: – Это рояль в кустах. [32] Ай! Ты чего пинаешься?!
Гефестай молча показал кулак, а Лю Ху торжественно произнес:
– Это колесница!
– А что, похоже, – согласился Сергий.
Солнце уже село, небо на западе дотлевало, но еще можно было если не углядеть, то хотя бы угадать боевую колесницу, невесть когда похороненную в этих гиблых местах. Из песка выглядывал растрескавшийся борт и колесо на оси, причем ось продолжалась тремя острыми серпами, призванными калечить вооруженную силу противника.
– Сохранить бы ее… – вздохнул Искандер. – Для будущих поколений…
– Ага, – буркнул Лобанов, – только сначала мы ее отреставрируем. Гефестай, ломай экспонат!
– Это мы мигом… Плавали – знаем!
– Эдик, огниво у тебя?
– Щас я… Щепочек только подсоберу…
– Здесь сухой мох, – сказал Лю Ху, бережно распечатывая бамбуковый цилиндрик.
– Самое то!
Общими усилиями рассохшуюся колесницу разломали и сложили небольшой костерок. Запалили огонь – и разом отодвинули и пустыню, дорогу, и всю Парфию – мир сжался до размеров светового пятна, отброшенного костром, а человечество – до семерых его представителей.
Эдик молча раздал скромный ужин – сыр, лепешки, финики. Запивали из одной фляжки с тем самым вином, что было вылито из хумов. И Вану налили воду – буддисту вино не полагалось.
– Никогда бы не подумал, – пробормотал он, – что обратный путь станет таким опасным… О, Амитофу!
– Да уж… – буркнул Лю Ху. – Сюда-то мы добирались с большим караваном, и особых опасностей не узнали.
– Разве? – не согласился Го Шу. – А сколько раз племена, через чьи земли мы проходили, требовали дань?
– Ах, это все учтено. Купцы нарочно везут с собой всякие безделушки, вроде стеклянных бус, чтобы отдариваться от жадных варваров.
Лю Ху подбросил в огонь спицы от разломанного колеса, и сказал:
– Ань-ши – так мы называем парфян – всегда очень ревниво оберегали свои пределы от проникновения римлян. Оно и понятно – покупая наш шелк по одной цене, они продавали его гражданам Рима в десять раз дороже. Надо ли говорить, что Ань-ши пойдут на всё, лишь бы сохранить свои прибыли?
– Это мне понятно, – проговорил Лобанов. – Мне другое не дает покоя – откуда они вообще узнали, что мы отправляемся в Поднебесную?
– Иначе говоря, – вступил Чанба, – кто нас сдал?
– Вроде того.
– И почему, – подхватил Лю Ху, – парфяне накинулись на бродячих циркачей и бедных философов?