– Сходи в школу, но играй на переменах в спокойные игры. А в обед придешь – поешь и ложись до нас в постель. Может, немного поспишь.
В тот день мы еще долго сидели недалеко от запертого подвала, а когда начали расходиться по домам, я впервые почувствовал, как здорово иметь много друзей. Неожиданно очень важным показалось то, что кто-то за тебя переживает и будет искренне рад видеть на следующий день. Наверное, я все-таки допустил непростительную ошибку, когда, найдя одного друга, практически отвернулся от перспектив построить подобное с кем-то еще, словно влюбленный, не представляющий себе каких-то отношений с другими женщинами на фоне предмета своего вожделения. Скорее всего, эти рассуждения были верными, но дальше головы дело не пошло – после окончания истории с милофоном все стало по-прежнему. Хотел ли я другого позднее? Не помню. С другой стороны, можно ли считать групповую увлеченность каким-то делом предпосылкой к настоящей дружбе? Сложно сказать.
На следующий день оказалось, что круг людей, посвященных в события накануне, весьма внушительно расширился и кое-кто относится к произошедшему очень даже скептически. Это не то чтобы заставило меня как-то волноваться, но дало понять, что развитие игры возможно только, если свои слова подкрепить чем-то более вещественным. Отсюда и родилась идея сделать себе «персональный» милофон. Понятно, что воспроизвести даже близко то, что показывали в фильме, я не мог, но чувствовал – в этом нет абсолютно никакой необходимости. Ведь любая непривычная вещь обладает для детей прямо-таки магнетической силой.
Папа молча выслушал мои слова о том, что я хочу иметь небольшую черную закрывающуюся коробочку с чем-нибудь вроде блестящего камня внутри, просто кивнул головой, а уже через день пригласил меня помогать ему на кухне. В тот вечер я оказался намного расторопнее, чем обычно, выискивая то, что он куда-то положил и забыл, несомненной заслуженной наградой за что были рассуждения папы о чем угодно, кроме того – что и зачем мы так тщательно делаем.
– На, держи. Будут еще какие идеи – обращайся, – сказал он в конце, пододвигая ко мне остро пахнущую клеем черную коробочку, которую уже на следующее утро оценивали восхищенные одноклассники.
– Вот это да! Он еще красивее, чем по телевизору! А ты умеешь им пользоваться? – Слышал я прерывающиеся от волнения голоса окружающих и чувствовал себя, как никогда, значимым.
Как-то вполне естественно и просто я сочинил, что ночью побывал в этом самом подвале и с риском для жизни украл прибор у космических пиратов, опрометчиво оставивших его висеть без присмотра на одном из вентилей. И теперь злодеи уж точно разозлились и рыскают где-то вокруг в поисках меня. Однако это пустяки – я готов с ними сразиться в любой момент, чтобы победить, и, уж конечно, не стану из-за этого где-то прятаться, словно последний трус. И, разумеется, не успел милофон попасть в мои руки, я сразу разобрался, как им пользоваться, – почувствовал или что-то вроде этого.
Кое-кто, несмотря на общее одобрение и принятие происходящего, начал просить доказать работоспособность прибора и сказать, о чем они сейчас думают. Что же – нет проблем. Я взял милофон в сложенные ладони, всмотрелся в глубины «капли» и начал выдавать первые пришедшие в голову ответы. Как оказалось, даже что-то правильно угадал, но по большому счету, разумеется, ошибся. Это сразу вызвало волну споров – работает прибор или нет, а если да, то могу ли я на самом деле им эффективно пользоваться или просто набиваю себе цену.
Как ни странно, разрешил все вопросы один маленький кудрявый мальчик, ставший через много лет первоклассным поваром, с которым почему-то мало кто тогда общался, а я иногда был не против подойти и перекинуться парой слов. Наверное, секрет его неуспеха у окружающих был в несколько надменной и раздражительной манере себя держать, а также в слишком уж взрослых рассуждениях и интересах. Например, он мог бесконечно говорить о технических аспектах эксплуатации какой-нибудь машины или утверждать, что шулерство пластиковыми картами выходит гораздо удачнее, чем бумажными.
– Скажи, что я думаю о женщинах и деньгах, – ненавязчиво склонившись к моему уху, прошептал он и тут же выпрямился, победоносно посмотрев на окружающих.
– Да, вот и давай проверим! – раздалось несколько возбужденных голосов, и я понял, что сейчас одноклассники в его взрослых манерах видят какой-то окончательный вердикт человека умного, объективного и даже в чем-то многоопытного.
Я навел на него милофон и сказал именно то, что услышал минутой раньше.
– Прямо в точку! Не ожидал! – после томительной паузы высказался мальчик, и окружающие казались полностью этим удовлетворенными. Ведь, пожалуй, они вовсе и не хотели стать свидетелями моего «громкого разоблачения», а всего лишь нуждались в лишнем подтверждении того, что подобное чудо возможно на самом деле. Даже мой лучший друг и тот верил всему происходящему с удивительной беззаветностью. Будучи у меня дома, он просил взять коробочку в руки, подойти к окну и сказать – о чем думает тот рассеянно бредущий к помойному контейнеру человек или парочка старшеклассников, гуляющая, держась за руки. Что было делать? Я сочинял по ходу и ловил неизменно восхищенные и полные веры взгляды.
Наверное, окружающие вообще считали меня странноватым и никогда с большой долей уверенности не могли утверждать – говорю я о чем-то правду или опять хочу вовлечь всех в захватывающую игру. В этом они наверняка были совсем недалеки от истины, но, кажется, все эти инициативы исходили не столько от меня, сколько направлялись чьей-то невидимой, но твердой рукой откуда-то извне. Может быть, даже уместнее говорить о явно прямом вмешательстве свыше?
В какой-то момент у двух моих подружек-одноклассниц возникла странная идея – раз милофон гостит пока в нашем времени, то неплохо бы дать ему всю возможную полезную информацию, которая, несомненно, будет очень интересна людям из будущего. То есть изначальное предназначение для чтения мыслей было дополнено детской фантазией уже до уровня некоего современного компьютера с базой данных. Почему-то тогда это показалось абсолютно логичным, и я охотно рассказывал о том, как смотрю вместе с милофоном телевизор, кладу прибор на толстые энциклопедии или стопки газет, а он, несомненно, скрупулезно записывает все, что только можно. Именно на «волне» подобных идей в тот день в кинотеатре по школьному абонементу я оказался с коробочкой в руках, заботливо повернутой к экрану.
В темноте зала, бросая взгляды на причудливое отражение света от витиеватой поверхности стекла, даже я охотно верил – милофон все видит и заинтересованно воспринимает. Что уж там говорить про одноклассников!
– Можно я немного подержу его сама?
Голос девочки буквально громыхнул в тишине зала, и на нас со всех сторон зашикали. А вот этого я с самого начала истории старательно избегал. Какой бы сильной ни была вера окружающих в всамделешность прибора, они могли его случайно уронить, поцарапать или сделать что-то другое, позволяющее увидеть истинное содержимое черной коробочки, которую я непременно вспоминал позднее во времена выноса «черного ящика» в передаче «Что? Где? Когда?». Тот же пластмассовый корпус с пропечатанной ценой в 23 копейки было бы объяснить весьма сложно – ведь по фильму в то время уже наступил коммунизм, следовательно, в СССР не могло быть и денег. Конечно, что-нибудь выдумать можно всегда, но подобные «проколы» не были нужны ни мне, ни окружающим ребятам.