– Этот деятель венка и могилы здорово испуган, Артем. Он что-то знает, но боится расстаться со своими знаниями. Помнишь израильскую поговорку: «Нету воина смелей, чем напуганный еврей»? Так вот – она не про Стукановского. Трус законченный. Позвонил мне на сотовый и предложил встретиться в хакасской деревушке Пулганы – через час. Сказал, что располагает взрывной информацией, но боится, что его прирежут.
– С какой это стати – в хакасской деревушке? – насторожился я.
– Да тут как раз без проблем, Артем. Пулганы – недалеко, верст восемь. Между Аркалы и Рыдаловом. Съехать с трассы – там еще какой-то развалившийся колхоз-миллионер – и пять минут по проселку. Колоритное местечко. Мы часто встречаемся в Пулганах. В тамошнем сарае он мне, в частности, сдал Ваську Жмыха, который в Новый год рубанул кассу в универмаге и отсиживался в Убей-Поле... Я съезжу, Артем? На попутке до восьмого километра, а там пешочком...
– Ну уж хренушки, – возразил я. – Поедем все вместе, вчетвером. Живо дуй в отдел. Не придешь через двадцать минут – дисквалифицирую!
Не прошло и часа, как мы тряслись на искалеченных «Жигулях» по раскисшему проселку. На трассе – еще худо-бедно, а как съехали в поле, пришлось тащиться. Нескончаемая полоса препятствий – спуски, подъемы, рытвины, до краев заполненные водой. В небе наблюдалось труднообъяснимое природное явление: две набухшие тучи с разгона встретились друг с дружкой, и в том месте, где они соприкоснулись, стало все черным-черно и вихристо – в любую минуту мог полоснуть дождь. Странная роза ветров в нашей местности.
Лобовое стекло уже затягивала сеточка мелких капель. «Дворники» не работали. Приближалось хакасское селение Пулганы, расположенное в пологой чаше на краю необъятного черничного бора. Крюгер работал штурманом, попутно объясняя особенности национальной хакасской кухни:
– Пальчики оближете, ребята. Вроде все как у людей: баранина, конина, говядина, пирожки с ревенем, жареный гусь, грибы в сметане, печень в ней же, пельмени – называют их, правда, тутпас с мясом...
– Крюгер, прекрати, – простонала Янка, – мы же без обеда сегодня...
– Вот помню, я тогда еще почти не пил... – ударился в ностальгические воспоминания Крюгер. – С Мишкой Перелыковым работали – он тоже был хакас. Правда, что такое городской хакас, в отличие от деревенского? – тот же русский. Мы с ним однажды совершили кулинарное путешествие...
– А что, бывали времена, когда ты не пил? – удивился Венька.
– В Буланколе проводился фестиваль хакасской кухни, – продолжал повествовать Крюгер. – Единственное, что мне не понравилось – это орамыс. Извлекают из барана кишки и сплетают косички. Навозом воняют. Зато какой готовят айран... Молоко такое кислое. А если пропускать его через самогонный аппарат – получается молочная водка... Какие шашлыки из баранины, какая хыйма – рубят мясо и заправляют в кишочки – почти не воняет... А талган – дробленая сладкая крупа... а бульон из свежезабитого барана...
– Да ничего такого уже нет, – фыркнула Янка. – Забытое искусство. Водку пьют, пельмени магазинные лопают. Разве что иногда, в отдаленных селеньях...
– Не мое, – решительно заявил Венька. – Что за античеловеческие рецепты? Замачивают в уксусе мясо бобра, чтобы не воняло. Бараньи головы опаливают на огне, потом варят людоедским образом в котлах. Выдирают из лошадей прямую кишку, выворачивают, варят; то же самое делают с коровой; бараньи кишки заплетают в косички... Б-ррр...
– Гостей принимали примечательно... – Прописавшись в прошлом, Крюгер говорил и говорил. – Кокошники, розовые халаты, желтые папахи... Встречали, провожали на почетную половину юрты, сажали по правую руку от хозяина, наливочкой угощали, мужчину непременно потчевали мясцом задней части овцы и бедренной костью, женщину – бараньей грудинкой: вроде как знак глубокой благодарности, что пожаловали... Впрочем, права Янка, когда это было? На всю Хакасию четыре юрты осталось...
Что и подтверждала деревня, по которой мы ехали. Не было в ней ничего особенного – от народа с древнейшей историей и богатыми традициями. Вытянутые одноэтажные домишки с подогнувшимися крышами. Заброшенные строения, грязь, тоска. Вшивые понурые собаки. В развалинах какой-то мастерской чумазые телята играли в догоняшки. Стайка голубей жалась на чердаке. Пьяный абориген в палисаднике барахтался в унавоженной почве. На завалинке барака сидело пожилое существо в телогрейке и провожало нас бесцветным взором.
– До упора рули, – подсказал Крюгер, – там заброшенный дом будет.
Мы доехали почти до леса, взбираюшегося по пологому холму. Напротив длинного амбара с просевшей крышей и пустыми оконными глазницами свернули направо – в тесный переулок. Дощатые ограды напоминали солдат под пулеметным огнем. За переулком пространство размыкалось, показался необитаемый дом с заколоченными ставнями – в него и ткнул пальцем Крюгер.
– А вон и Стукановский...
Под взмокшей яблонькой прозябал обросший грязью «Москвич-2141». Долговязый мужчина выглянул из калитки, плюнул в грязь окурком, спрятался.
– Порядок, – заключил Крюгер. – Тормози у «москаля», Артем. Этот тип наверняка в сарай пошлындал. Он всегда такой трус, не обращайте внимания. А сегодня аж заикался от волнения. Переживает страшно, что его засекут с ментами, реноме подпортится...
– Чего же ты вчера к нему домой поперся? – ухмыльнулся я.
– Тактическая ошибка, – объяснил Крюгер. – Но у меня же на роже не написано, что я мент. Да и на лестнице никого не было. А только вошел, этот раздолбай засуетился – стакан мне под нос, потом другой...
Вынимая пистолеты, мы выбрались в слякоть. Некого здесь смущать стволами. Дождь усилился, небо заволокло беспросветно. В ближайших домах люди не жили – заборы упали, огороды заросли бурьяном, фундаменты просели, под порогами колосились нетоптанные сорняки.
– Как достали меня эти хляби... – бурчал Крюгер, задирая голенища. У всех хватило ума захватить сапоги и водонепроницаемые накидки.
– Твой стукач из ума выжил, – ворчала Янка. – Ты уж проведи с ним воспитательную работу. Нельзя же быть таким пугливым.
– Лучше храбрым и мертвым, – хохотнул Венька. – Ладно, пошли, мокрая рота. Чего не командуешь, Артем?
Я счел нужным осмотреться. Попридержал своих прытких товарищей и первым пошлепал к болтающейся на соплях калитке. Во дворе развалюхи не было ничего, кроме жухлой травы, костей домашнего животного, сметенных в кучку, и разломанной телеги (такое впечатление, что крушили топором, причем методично). На задворках участка просматривался большой вместимости сарай с покатой крышей. Открытая дверь болталась под порывами ветра.
– Нехороший человек здесь жил, – просветил Крюгер, выдирая сапог из ямы с жижей. – Убийца жены и грудного ребенка. Долго сидел, а когда освободился и приехал в родное село, получил развалюху на выселках. Долго не протянул – с ума сошел, по деревне с обрезом бегал, сельчане его и пристрелили. С той поры никто сюда не ходит; имеется мнение, будто в доме проживают злые духи, которые только и ждут, чтобы на кого-нибудь напасть.