Сомневаюсь, что дактилоскопия смогла бы выявить отпечаток. Но я аккуратно сложил карту, убрал в боковой карман. Возвращаться в город с сомнительным трофеем было как-то несолидно. Да и что мне там делать? Принимать извинения от раскаявшегося милицейского и прокурорского начальства?
Я задумался. Хотя чего тут думать, прыгать надо...
– Постой, не спи, – сказал я, вламываясь в каморку охранника. Вардан уже вытянул ноги и сладко захрапел, зарывшись носом в подушку без наволочки. Отмахнулся – пришлось за ухо вытряхивать его из кровати.
– Ты что творишь, изувер? – захрипел парень, хватаясь за пострадавший орган.
– Теперь ты Чебурашка, – ухмыльнулся я. – Не трусь, товарищ, ухо – всего лишь упругий хрящ. Признавайся, что у нас на складе? Теплая одежда, брезент, сапоги, фонарь, рюкзак, пожрать чего-нибудь...
– Куда это ты собрался? – испугался охранник.
– Не твоя забота. Выдашь и спи. Расписку напишу. Да не трусь, останемся друзьями. Будем дружить народами...
Через час я вышел с базы, остановился у бетонного ограждения над пропастью, проверил прочность амуниции, надежность крепления рюкзака, пошевелил пальцами в кирзовых сапогах. Борьба с сомнением проходила успешно. Я вынул телефон, чтобы позвонить Веньке – объяснить, куда и зачем... и не смог позвонить – очень вовремя села батарейка. Она всегда садится очень вовремя. Возвращаться в домик администратора и звонить с местного не хотелось: двести метров – тоже расстояние. Да и плохая примета – возвращаться. Ладно, не беда, Венька знает, что я сегодня на базе...
Прежде чем отправиться на север, я закурил, перегнулся через ограждение. Ашлымбаш гнал с верховьев мутные воды, переворачивал пласты, бился о камни. Вода была мутной, насыщенной илом, глиной с размытых берегов, растительными останками. В крохотной заводи произрастали чахоточные кустики. Выделялся каменный остров посреди реки – мощная масса обтекала его, бурлила, выбрасывая пену.
Я отправился по тропе, повторяющей траекторию реки. Слева возвышался сосновый лес, разбавленный каменными островками – горные породы прорывались на поверхность. Справа – поток, перед глазами – тропа в скальном грунте, отклонение от которой сулило крупные неприятности...
За час я одолел километра полтора, вспотел, пережил несколько неприятных секунд, когда запнулся о торчащий из трещины корень и чуть не сделал кувырок в бездну. Река впадала в меандры каждые сто метров – не русло, а сплошные знаки бесконечности. Я курил, сидя на шершавой глыбе. За спиной осталась песчаная отмель посреди реки. Напротив – кучка пестрых окатышей. Пенилась вода, создавая вокруг камней витиеватую пентаграмму. Правый берег представлял сплошные обрывы, разломы, грудились известковые глыбы. Бурые ели гнездились у кромки пропасти – хвои на макушках почти не было, торчали куцые стволы с обломками ветвей. Приметы древних землетрясений – повсюду. Глыбы можно было руками выворачивать из обрыва...
Мелькнуло животное с серебристой шкуркой, похожее на крупного барсука. Перебежало открытый участок, зарылось в камни, виляя толстой задницей...
Я прошел еще метров триста и понял, почему эти места так ценят экстремалы. Земля раздвинулась, образовав бездонную трещину в пару локтей шириной. Я осторожно глянул вниз – сплошная неизведанность... Перепрыгнул, отправился дальше, наблюдая, как меняется форма обрыва: теперь он был буквально исполосован трещинами!
Хуже некуда – в одиночку предпринимать подобные вылазки. Но я упрямо шел, стараясь ни о чем не думать. Опасный участок остался за спиной, тропа полого забирала вниз, врезаясь в нагромождение скал. Теперь опасность представляли остроконечные выступы в стенах на уровне головы. Крутой подъем, и снова под ногами бесновалась река, а справа высился лес... Образовалось русло пересохшего ручья, вполне пригодное для спуска к реке. Я допил остатки воды, прицепил фляжку на пояс, спустился к берегу. Влез на плиту, зависшую над потоком, перегнулся, спугнув стайку форели, наполнил фляжку. Пару минут сидел неподвижно, наблюдая за безлюдными берегами...
За три часа я прошел порядка трех километров. Скорость снижалась – по мере уплотнения препятствий. Приметы того, что несколько часов назад здесь прошли люди, я начал наблюдать еще на первом километре. То окурок редкого в тайге «Давидофф» валялся на тропе, то вытоптанная земля вокруг плоского булыжника (кружком сидели, отдыхали). То ветка сбита и болтается на честном слове, то над кустарником в низинке поработали: срезали ветки, чтобы отмахиваться от комаров. В сентябре этой нечисти не так уж много, но в заболоченных местах она еще встречается и готова отравить существование всякому.
Особенно четко следы обрисовались у Алдайского бора (четыре сантиметра по карте) – когда тропа вышла на возвышенность и рокот реки из терпимого превратился в нетерпимый. В этом месте начинались пороги; масса воды устремлялась в свободное падение, все вокруг гремело, бушевало, было эффектно и очень красиво. В сиреневой дымке на правом берегу, выше круч и куцых сосен, проступали очертания Алымшанского кряжа. Вершины гор, сложенные карбонатами – доломитами, известняками – благодаря снегу в разломах, напоминали свиные бока, испещренные сальными прожилками. Вокруг тропы простирался каменный ландшафт. Водоем цвета хаки в скальной чаше. Вода как вода, только с сильным запахом. Впрочем, запах не помешал туристам развести у водоема костер и хорошенько отдохнуть. Это был их первый длительный привал (оставалось удивляться выносливости женского пола). Затоптали берег с особой тщательностью, обломали все сухие ветки в округе и неплохо провели время: рядом с головешками валялись пластиковые бутылки, окурки, очистки от копченой колбасы, картошка в мундире. Исследовав «натюрморт», я понял, что не хочу устраивать привал в этом месте. Стоило поторопиться, чтобы найти нормальное убежище: муть с востока уже накрывала речную долину, ветер усиливался.
Маршевой рысью я отправился дальше, погружаясь в каменные дебри, и метрах в пятистах от «привала странников» обнаружил между скалами расщелину высотой в человеческий рост. Натаскал можжевеловых веток, развел костер из обломков сухостоин, снял сапоги, выложил перед огнем стельки, стащил носки. Самое скверное в тайге – отсыревшая обувь.
Закутав ноги в брезент, я развязал рюкзак, перебрал содержимое. Отколупал от стандарта несколько угольных таблеток, проглотил. Неторопливо покурил, собираясь завершать привал. Но только начал выбираться из пещеры, как обнаружил, что на улице свирепствует ливень. В пещеру уже затекал ручеек. Чертыхаясь, я кинулся выстраивать запруду. Теперь вода, не попадая в костер, сворачивала к стене, падала с обрывчика и уходила через неплотности в полу. Под журчание этого мини-водопада я и уснул...
Во сне я отбивался от незнакомца, который пытался забраться ко мне в карман. Мерещились зловещие образы, обступали личности в черном с бездонными дырами вместо лиц...
Когда я очнулся, снаружи было тихо. Не сработал «таймер на включение». Проспал все на свете! Костер потух, вода не журчала. Было холодно и неуютно, затекли конечности. Собрав манатки, я выполз из пещеры... и несказанно удивился. Восьмой час вечера, муть ушла, полный штиль и мягкий вечерний свет... Скалы на дальнем берегу поблескивали в лучах закатного солнца. Проплывали облака – рассыпчатые, похожие на сладкую вату. Вода журчала по отшлифованным окатышам. Рыбьи спины выписывали восьмерки. На возвышении громоздились известковые глыбы, подернутые серым налетом. Кручи Алымшанского кряжа в сизоватой дымке. Красота – хоть за кисть хватайся...