Грач достал складную лупу.
Теперь он без труда разглядел: это были затейливо переплетенные между собой «Е» и «Ч».
– Занятно. – Грач выдрал из блокнота квартального листок, завернул пуговицу и упрятал в жилетный карман. Хотел было сказать врачу нечто учтивое (как-никак, тот расстарался в итоге), но тут в голову пришла очень важная мысль, отчего Грач промолчал и даже замер на месте.
Отравленная колючка встречается не впервой! Недавно в схожих обстоятельствах погиб полицейский стражник, сопровождавший Вердарского в Модяговку. Укололся какой-то дрянью в фанзе, где жил посыльный Ю-ю, братец прачки Мэй, – и тут же, за милую душу, преставился.
Что-то получается многовато экзотики.
Все это требовалось обдумать. Грач сел в коляску и велел кучеру править в сыскную.
К тому моменту солнечное утро, обещавшее ласковый благословенный денек, неожиданно скуксилось. Солнце запрыгнуло в облака – словно в вату зарылось, – выглянуло оттуда пару раз пунцовой медузой, а после вовсе скрылось из глаз. Закисла погодка, прыснула мелким сопливым дождичком. Не июньским совсем – октябрю под стать. В общем, природа пришла в соответствие с душевным настроем чиновника для поручений Грача.
Чтоб не мокнуть, тот поднял кожаный верх коляски и путь до управления провел в нерадостных размышлениях.
Сильно не складывалось с этим злополучным пожаром в «Метрополе», будь он неладен. Уж столько вокруг дел навертелось – а кончика что-то не видно.
И сам пожар этот непостижимый, и мамаево побоище на втором этаже. Потом – непонятная компания господ, съехавших из гостиницы как раз перед самым пожаром и направившихся не куда-нибудь, а прямехонько в развеселые номера Дорис.
Среди этих господ был замечен некий офицер, по соображению полковника Карвасарова – кавалерист. По всему, к делу причастный. И не только к сгоревшему «Метрополю». Кавалерист сей, похоже, еще тот типаж: промышляет опием, наладил курьерскую доставку кружным путем аж из самой столицы.
После вчерашней поимки курьера (точнее, курьерши) дело будто заладилось. Схваченная с поличным (благодаря операции, по всем статьям замечательной и весьма нестандартной), дамочка запираться не стала и выразила полнейшую готовность сотрудничать. За такую операцию от начальства благодарность положена. Да не словесное поощрение, а что-нибудь более осязательное. Тем паче что расследование на контроле у самого генерала! Однако от Карвасарова наград-то не очень дождешься. Во всяком случае, до окончательного раскрытия.
Оно, как представлялось, было не за горами. Грач был уверен, что идет в правильном направлении, – до сегодняшнего утра.
Нынче все изменилось. И главной тому причиной – убийство мелкой сошки, полицейского чиновника Вердарского. Который и знать-то ничего не мог, и помешать преступникам был не способен – в силу того, что имел поручение расследовать направление совершенно второстепенное.
Так-то оно так. Да только лежит Вердарский теперь там, на грязных дрогах, с головой, невместно и неприлично зажатой между колен, и ждет путешествия в покойницкую при съезжей части. Значит, что-то он все-таки знал. Разнюхал. И оттого стал опасен для злоумышленников.
Но чем именно? Пока непонятно.
Ясно другое: дьявольская жестокость в данном случае – маневр скорее отвлекающий, призванный направить расследование по ложному пути. А именно – в сторону бандитов-хунхузов. Это ведь у них в заводе – головы стричь. Среди харбинских уголовников такого обычая, слава Богу, не наблюдается. Наши злодеи все больше обухом по затылку. У них, местных мокрушников, и револьверов-то не имелось до недавнего времени. Эх, были ж денечки!
Грач вздохнул, глянул на неулыбчивое небо.
Так что же мог знать невезучий чиновник стола приключений? Где он был последнее время, что видел?
Ну, во-первых, исследовал пепелище. Ездил вместе со всеми в заведение Дорис. Потом, по поручению Карвасарова (и с его, Грача, подачи), заглянул в китайскую Модяговку. Вот, пожалуй, и все. И где-то успел унюхать нечто такое, отчего ему заткнули рот навсегда. Невзирая, на то, что он – полицейский. Впрочем, для господ, вырезавших половину гостиницы, этакий ход – сущая безделица.
Впрочем, есть и второй вопрос, не менее важный. Откуда убийца узнал, что Вердарский стал для него опасен? Вообще, каким образом ему стало известно о существовании этого маленького, совершенно незначительного чиновника?
На это ответить было несложно. Во всяком случае, Грач видел только одну возможность. Заключалась она в малоприятном слове «предательство». На Вердарского донес кто-то из своих. Кто-то, по роду службы имевший касательство к материалам расследования.
Об этом нужно непременно докладывать полковнику Карвасарову. Что неприятно, так как придется признать, что сам Грач отправил неопытного сослуживца без подстраховки на опасный участок. Придется рассказывать, чем занимался сам Грач в начале расследования, а этого тоже совсем не хотелось. Потому что поход в опийную курильню к Чену оказался пустой тратой времени. Чен в итоге перехитрил Грача, сообщив, что якобы бывший повар его может владеть нужной информацией. Грач очень рассчитывал на этого повара. Думал, тот поможет выйти на служителя «Метрополя» китайца Синг Ли Мина, которого после пожара никто не видел. Это был красивый ход. Тогда, возможно, обошлись бы и без многотрудной и хлопотной поимки курьерши.
Но ничего не вышло. Чен обвел его вокруг пальца. И очень скоро многие знающие люди, глядя на Грача, станут прятать улыбку. Или даже открыто смеяться.
Вот этого простить нельзя.
Грач постановил себе при первой возможности нанести Чену визит.
А пока оставалось одно: идти на доклад к полковнику.
Дождь припустил сильнее. Из-под конских копыт били фонтаны. Вода пенилась, колеса оставляли на мостовой темные ровные полосы – будто в Харбине завели обычай драить проезжую часть с мылом.
«А было б недурно, – подумал Дохтуров. – По здешним условиям в самый раз. И в санитарном смысле, и – просто красиво. Может, когда и додумаются».
Павел Романович сидел в щегольской «эгоистке» – коляске на одного, с кучером. Дутые шины катились будто по маслу. Ванька попался словоохотливый, но Дохтуров в беседу с ним не вступал, только кивал иногда. Пока ехали от вокзала, кучер несколько раз оборачивался, все просил кожаный верх поднять. Дескать, застудится барин, на таком-то дожде.
Павел Романович на эти слова только улыбался.
Хмурый по-осеннему день казался наполненным внутренним светом. Голова немного кружилась, тело было легким, а в душе жила любовь к целому миру.
«Ангелы несут», – вдруг вспомнилось слышанное когда-то. Это удивительно точно. Действительно: ангелы.
Однако сейчас он направлялся в место, с горними высями не имевшее ничего общего.