Квартальный от этих слов сморщился, будто его Грач зеленой клюквой попотчевал. Побледнел и сказал тихо, сдерживаясь:
– Вы, сударь, извольте не тыкать. Я потомственный дворянин, и чин имею не ниже вашего. А к вам напрямую пришел, чтобы следственному делу помочь, потому как если по команде, то слишком долго выходит. Да, видно, ошибся…
И повернулся уходить, неженка.
Грач, правда, и сам понял, что глупость сморозил. Уж больно расстроился из-за несостыковки в теорийке – вот и сорвался. Теперь следовало исправляться.
По опыту он знал, что с господами, подобными этому желторотому полицианту, лучшая тактика – искренность.
– Прошу извинить меня, этакую скотину. Верите ли, вторую ночь без сна. А начальству это неинтересно, начальство свое требует. Ему подавай результаты. Коли не будет их, так погонят взашей, и безо всякого пенсиона. Уже было предупреждение. Так что коли надумаете жаловаться…
Это было несколько в лоб, однако неискушенный квартальный принял все за сердечную прямоту.
– Да я что… пустое… – Он запунцовел… – Я и не думал жаловаться…
– Позвольте в таком случае еще раз на пуговичку взглянуть, – мягко сказал Грач. – Чем же она так примечательна?
– На мертвеце обнаружили. Помните, вы давеча утром распорядились, чтоб по дворам с обходом человека отправить? Вот в одном из дворов и нашли.
– Да кого же нашли? – спросил Грач и сделал знак дежурному, все еще торчавшему здесь. Тот мигом сообразил – убрался и плотненько дверь за собою прикрыл. Грач проследил его взглядом и подвинул квартальному стул:
– Присаживайтесь. Так что там во дворе?
– Не что, а кто. Мертвец. То есть убитый. Соседи сказали – личность известная. Да помощник мой его тоже признал.
– И кто ж это?
– Лошадиный барышник Егорка Чимша.
– Вот как! – всплеснул руками Грач.
Это был день, удивительно богатый на совпадения. Грач не только знал упомянутого Чимшу, но и видел сегодня, когда ездил (по некоторым секретным делам) на извозчичью биржу. На тот момент Егорка был жив-живехонек.
– Должно быть, недавно?..
– Совершенно так, – ответил квартальный. – Еще и остыть не успел.
– А почему вы решили, будто убийство? Может, так сказать, естественным образом?..
– Колючка деревянная из горла торчала, – пояснил квартальный. – Не очень-то похоже на естественный порядок вещей, – не удержался он от небольшого ехидства. – Я следователю велел отправить.
– Правильно, – одобрил Грач, сдерживая подступающее волнение. – Но все же – что с пуговицей?
– Ее в кармане нашли. Помощник мне показал, а я и узнал в тот же час. В точности такая, как на убиенном вашем товарище.
Грач понял, что речь о Вердарском. И еще: квартальный (супротив инструкции) найденную пуговицу не следователю отдал, а принес ему лично, Грачу. С тем, значит, чтоб легче на убийцу своего работника выйти. Ничего не скажешь – благородно поступил. Хотя и глупо.
– Разве? Ну-ка, ну-ка…
Он поднес пуговицу ближе к свету. Точно: от того сюртука, в котором столь любил щеголять злополучный чиновник стола приключений. Но как она оказалась у Чимши – прощелыги и плута?
И тут молнией мелькнула догадка. Из тех, что посещают очень нечасто, но зато уж, коли явились, все тайное вмиг делают явным. Ну, может, и не все – но многое.
Вот только чужим знать о том ни к чему.
Спустя четверть часа квартального удалось выпроводить. Расстались миролюбиво; пожалуй, он ушел даже довольным. Для этого Грач употребил всю свою дипломатию. Утомительно, однако иначе нельзя. Очень важно, чтоб до поры про пуговицу никто не услышал. Тем более – начальство.
Смеркалось, когда он вышел на улицу. Извозчики уже зажгли фонари; свободного удалось не сразу достать.
Наконец приехали в Пристань. Грач уж на что город знал, а здесь-таки поплутал, прежде чем отыскал нужный ему дом. Дом, кстати, приметный: на двух хозяев. По словам квартального, Чимша занимал правую половину – это если глядеть с улицы.
Двор, видать, тоже был надвое поделен – в высоком заборе две крепких калитки. Грач толкнулся в правую – заперто.
Это кто ж там затворился? Неужто покойник? Хотя за последнее время дела приняли характер насквозь фантастический, такой кунштюк все ж представлялся сомнительным. Не было и быть не могло тут почившего Егора Чимши: про душу его сказать затруднительно, а вот бренное тело наверняка пребывало, где и положено, – в городском морге, на леднике.
Оставалась вторая возможность, прозаическая: соседи. Ее и надо проверить.
Грач подошел к левой калитке, подергал. Она затряслась на деревянной щеколде, но открываться тоже не пожелала. Но результат какой-никакой получился: во дворе за глухим забором послышались лай, звяканье цепи. Потом раздался скрежет несмазанных петель, и женский голос вздорно спросил:
– Кому там на ночь глядя припало?
– Полиция, – ответил Грач.
– Так были ж днем от квартального!
– То от квартального, – терпеливо сказал Грач. – А теперь от сыскной. Ты, бабонька, открывай.
– Шоб у вас повылазило…
Шаги. Сквозь щели в калитке мелькнула золотая искра – по всему, хозяйка затеплила лампу. Пес залаял снова и тут же, взвизгнув, умолк. Пинка, видать, получил. Ну, это понятно – бей своих, чтоб чужие боялись.
Но вот уже глухо застучала щеколда, и отворилась, наконец, калитка.
Солдатка, безошибочно определил Грач, глядя на стоявшую перед ним бабу. Лицо, глаза. Сотни перевидал таких. Наверняка прачка – вон, руки распаренные, даже при керосиновом свете видать.
– Ну что, так и будешь в гляделки играть?
Она смотрела в упор, и по всему чувствовалось: нисколько не робеет его и ни капельки не боится.
Но Грачу не было до того дела.
– Пригласи-ка в дом.
– И тут справно, – ответила баба. – Говори, с чем пришел. А в доме тебе делать нечего.
Однако, новость! Грач даже удивился:
– Я сейчас уйду и велю утром привести тебя под конвоем. Хочешь ты этого?
– А мне все равно.
Сказала – и зыркнула из-под платка. Грач понял: сейчас захлопнет калитку, и тогда впрямь до утра ничего будет не сделать.
– Ладно, слушай: я про твоего соседа спросить пришел. Убили его.
– Эка новость…
– А как убили, тебе известно?
Молчание.
– Ты ведь на дому стираешь? – продолжал напирать Грач. – Верно?
– Ну, так.
– А днем ничего не слыхала? Может, видела соседа случайно?
– «Случайно!» – передразнила она. – Ясное дело, видала. Корова у меня, Вишня. Я от ней кажное утро молоко да сметану соседу ношу… носила…