«Ох, святые угодники!..»
Да, трудно сказать, как бы все обернулось, если б не кот.
Когда до старухи оставалось не более десяти шагов, за спиной Клавдия Симеоновича раздалось мяуканье, громкое и пронзительное, более похожее на скрежет по стеклу огромного стального когтя.
От этого звука деревянная козон съежилась и стала будто меньше размером. Кот заорал снова — и Клавдий Симеонович явственно увидел, как задрожала, затряслась сосна, которая росла из горба старухи. Змейка в ее рту заметалась, а после взяла да и втянулась обратно, будто червяк в проточину.
Третий кошачий вопль стал заключительным: кора на стволе с шуршанием завернулась, скрыв деревянный облик непонятной старухи. Только тогда Клавдий Симеонович обернулся.
Кот в корзине преобразился. Он теперь тоже являл собой изрядное зрелище: спина выгнута, глазищи полыхают желтым огнем, а с шерсти вокруг золотые искры сыплются.
— Вот те и морген-фри… — только и смог вымолвить вконец растерявшийся Сопов.
В этот момент кто-то тронул его сзади за плечо.
И тогда раздерганные нервы титулярного советника не выдержали. Он вскрикнул и без сил повалился на землю — в третий уже раз за недавнее время.
* * *
Но нигде не было Клавдию Симеоновичу спасения, даже в беспамятстве.
— Будет вам! Уж вставайте!
Сопов приоткрыл глаза.
Генерал брызгал ему в лицо чем-то холодным. Лицо — сосредоточенное, как у акушерки на первых родах.
Сопов, кряхтя, сел, огляделся. Еще была ночь, но бледные пальцы рассвета уже тянулись между деревьев, выбеливая тьму.
— Сколько ж я тут лежал?
— Не менее трех часов.
Клавдий Симеонович провел рукой по лицу. Понюхал пальцы, скривился:
— Чем это вы меня обдавали?
Ртищев пожал плечами.
— Болотной водицей. Не обессудьте, нарзана тут нет.
Сопов поежился. Было очень холодно, он сгорбился, спрятал руки под мышки. Все болело: суставы, спина, затылок. Хотелось закрыть глаза и уснуть.
— У вас где-то спички были. Давайте. — Генерал протянул руку.
Он принялся разводить костер, мельком поглядывая на Клавдия Симеоновича, но ни о чем не справлялся. Чувствовал, верно, что тот и сам все расскажет.
В этом он был полностью прав.
Но сперва Клавдий Симеонович внимательно и долго глядел на кота. Тот спал, свернувшись клубочком в клетке. Отчего-то он казался Сопову крупнее, чем накануне. Но это, конечно, была только иллюзия.
Наконец Клавдий Симеонович поинтересовался:
— Вы, ваше превосходительство, ничего ночью не видели?
— Ничего.
— Хм. А мне вот, представьте, такая дрянь в глаза лезла!..
— Сочувствую. В горячке чего не привидится.
— В горячке?
— Несомненно. Занедужили вы, сударь. Всю ночь маялись. А после уж такой фокус выкинули! Котом мартовским закричали и наладились было бежать. Да прямиком — в болото.
— Вот как… И что же?
— Господь сподобил — я вас удержал. За плечо ухватил, и тут вы без чувств повалились. Теперь, сударь, мы квиты.
— Получается так… — Клавдий Симеонович помолчал, раздумывая. Странная история. Неужто и впрямь все привиделось? Удивительно.
Долго молчал Клавдий Симеонович. Все не мог решиться.
А после собрался с духом и рассказал генералу и про лунную пыль, и про сосну, и про старуху с горбом. И про то, как кот его спас, тоже.
Генерал слушал не то что б невнимательно, но как-то отстраненно. А под конец высказался туманно:
— В поле две воли…
От такой невнимательности Клавдий Симеонович даже несколько обиделся. Впрочем, дулся недолго. Едва окончив рассказ, он ощутил полное изнеможение и принялся клевать носом. Пробормотал: «Прикорну ненадолго…» — да и завалился спать.
А когда проснулся, солнце стояло уже выше сосен.
Хоть и утверждал генерал Ртищев, будто Клавдий Симеонович занедужил, однако чувствовал себя титулярный советник терпимо. Правда, ломило виски, да лицо и руки распухли от комариных укусов.
Он потянулся, сел. Почесал небритый подбородок. Потом глянул по сторонам.
Генерал поодаль сидел, прислонясь спиной к дереву. Возле ног стоял рыжий сак, а на коленях — тетрадь в темно-зеленом клеенчатом переплете. Сопов ее мигом узнал.
Дневник доктора!
«Вот те раз! Я, олух, еще робел, что генерал застанет за чтением чужих записей. А их превосходительство, ничтоже сумняшеся, сам их изучать изволит. И не стесняется!»
Он покашлял в кулак. Ртищев поднял голову.
— Проснулись? Отлично. Я уж собирался будить. Нам пора.
— Проснулся, — сказал Сопов. — А вы, вижу, времени не теряете. Чужими записями интересуетесь?
— Интересуюсь. Да только ничего интересного. Русского интеллигента хлебом не корми, дай пофилософствовать, особенно в ссылке. Скучно.
— Ну так и верните обратно.
Генерал внимательно посмотрел на Клавдия Симеоновича.
— Вы, кажется, в некоторой претензии?
— Именно-с.
— Отчего? — удивился Ртищев. — Эти записи доктор вам не дарил и не завещал по духовной. Они столь же ваши, сколь и мои.
— Я спас саквояж. Я его нес, — упрямо проговорил Сопов. — Стало быть, он мой. И все, что в нем есть, — тоже. Я ведь к вашему коту не подбираюсь.
Ртищев вздохнул. Кинул тетради в сак, закрыл и подвинул к титулярному советнику.
— Берите. Но уверяю, ровно ничего интересного. Размышления юного еще существа. Наш доктор полагал свои незаконные аборты чуть ли не государственным преступлением.
Клавдий Симеонович, ничего не ответив, подтянул к себе саквояж. Пощупал стенки, поднял голову и сказал:
— Тут еще коробочка была. Плоская. Не видели?
Генерал пожевал губами.
— А вот ее я бы себе оставил, — сказал он.
— Так она у вас?
— У меня.
— А что в ней?
— Тоже, представьте, тетрадь. Только похитрее, записи шифром. Тут доктор что-то хотел в тайне сберечь. Да только код не из самых головоломных. Я уж приблизился…
— А к чему расшифровывать? Сами сказали — ничего интересного.
Генерал промолчал.
— Ваше превосходительство, — тихо сказал Сопов, — очень прошу, верните мне ту коробку.
Ртищев пожал плечами, вынул из кармана шинели плоский предмет в клеенке и протянул Сопову.
— Извольте.