Все разложено по порядку — как говорится, комар носа не подточит.
Наверху — документы по первой дистанции. Это от Харбина и до Хайлара. Считай, почти до самых границ бывшей империи. Расстояние колоссальное, катить суток двое, не меньше. А по военному времени — и все трое получится. Неудивительно, что бумаженций по первой дистанции собралось больше всего.
Средняя полка: тут все, что ко второй, юго-западной дистанции имеет касательство. До Чаньтуфу включительно. Тоже собралось немало бумаг. И неудивительно — почти триста верст, шутка ли.
В нижнем отделении папки тоже стояли ровно, как новобранцы на строевом плацу, но были они необъемисты, а многие и попросту тощи. Ну, что тут удивительного: это третья дистанция, юго-восточная. Харбин — Гродеково, туда и обратно — сутки пути. Дистанция накатанная, инспекционная. И служба здесь поставлена лучше, и происшествий меньше. Добрая дистанция, можно сказать — любимая.
Леонтий Павлович еще немножко полюбовался своим бумажным хозяйством, потом раздвинул нижние папки и достал темного цвета бутылку. В бутылке был коньяк. Хороший, шустовский, еще довоенных времен.
Нацедив полстаканчика, Леонтий Павлович перекрестился и коньячок наскоро проглотил. Зажмурился, покачал головой. Хотел было повторить, но тут в дверь постучали.
Барсуков крикнул:
— Заходи! — и сунул бутылку обратно.
Заглянул дежурный унтер:
— Господин Грач из сыскной.
Леонтий Павлович вздохнул. Видеть сейчас ему никого не хотелось, особенно из посторонних. Но делать нечего — по уложению, в сыскном деле жандармы подчинены полицейскому департаменту. Так что хочешь не хочешь, а придется принять.
— Скажи, пусть заходит.
Леонтий Павлович вернулся на место, сел, сцепив перед собой пальцы, и покосился на дверцу несгораемого шкафа — хорошо ли прикрыта?
Грача он сперва даже и не узнал. А когда узнал, поразился произошедшей в нем перемене.
Сильно изменился чиновник особых поручений за последнее время. Смотрелся каким-то потертым, выкрученным. Сильно устал, должно быть. Вон какие круги под глазами! И даже походка чудная — ноги осторожненько ставит, точно обжечься боится.
Но, хотя вид у Грача был и в самом деле неавантажный, глаза глядели внимательно и даже больше того — весело.
А когда он заговорил, то и вовсе перестал подполковник замечать в нем следы жизненного переутомления.
Усевшись по своему обыкновению без приглашения, Грач тут же перешел к делу. Сказал, что расследует дело о поджоге гостиницы «Метрополь». (Барсуков при этом скривился — тоже мне гостиница! Постоялый двор был, и только. Оно и хорошо, что сгорел, — клопов в городе меньше.) И сообщил вдобавок, что следствие изволил взять на контроль сам Дмитрий Леонидович Хорват. А потому военные и гражданские власти должны ему (Грачу то есть) оказывать всяческую помощь и содействие. А прежде того — власти жандармские.
Барсуков сообразил, что за столь внушительным вступлением непременно последует просьба. И не ошибся. Просьба последовала — после того как Грач подробнее обрисовал настоящую мизансцену. Да только просьба была такая, что у видавшего виды Леонтия Павловича брови на лоб полезли.
Но по порядку.
Услышав от Грача про «кавалериста» — возможного убийцу, опийного торговца и вообще темную личность, — подполковник быстро сообразил, куда клонит сыскной.
И опять не ошибся.
Грач рассудил, что верный путь к этому злокозненному «кавалеристу» — как раз через упомянутый опий. А опий, в свою очередь, можно сыскать только через курьера, который его из столицы сюда поставляет. Вопрос: как это сделать в действительности?
Леонтий Павлович, который много лет ловил поездных мазуриков и знал как пять пальцев их ухищрения, с неким потаенным злорадством (грешный человек!) ожидал, что же предложит ему полицейский.
— Самое правильное — остановить транссибирский экспресс да пройтись двумя партиями по вагонам — с конца и с начала, — сказал Грач. — Аккуратно пройтись, с опытными людьми. Вот и сделали б дело. Мое начальство дозналось в столице (это, разумеется, строго между нами), что очередной курьер с опием прибывает на ближайшем экспрессе.
— Это откуда ж такие сведения у полковника Карвасарова? — Леонтий Павлович скептически изогнул бровь.
— Я же говорю — из столицы! — Грач поднял вверх указательный палец. — Так что распорядитесь, Леонтий Павлович, телеграфировать на посты. Пускай ближайший экспресс тормозят и обыщут как следует.
Леонтий Павлович на него аж руками замахал:
— И не мечтайте! Остановить экспресс — вещь неслыханная, даже и по нашему время. И на каком основании шерстить пассажиров прикажете? А ну как не найдем ничего? Да с меня голову снимут. Нет, ничего не выйдет.
— Н-да? — хмуро спросил Грач. — Жаль. Об этом я не подумал. Очень жаль.
— Вот если б имелись у нас специальные собачки… — мечтательно сказал Леонтий Павлович.
— Что за собачки?
— Особенные, на опий обученные. Идешь с такой по вагону и хлопот не знаешь. Потому как возле нужного купе песик непременно сделает стойку. Только и всего — входи и бери мазуриков тепленькими. Я читал в «Вестнике», что в Североамериканских штатах у полиции такие собачки имеются. Вот бы нам!
Но этот пассаж Грач оставил без внимания. Помолчал, а потом сказал:
— А все ж я верно нащупал. Нравится мне идейка-то насчет экспресса. Чувствую, где-то близко решение. Ах, знать бы, как выглядит сия опийная фемина.
— Фемина? — переспросил подполковник.
— По некоторым данным, опийные курьеры — дамы, — пояснил Грач.
— Хороша Маша, да не наша, — сказал на это жандармский подполковник. Довольно-таки неуважительно получилось.
Но дело в том, что Леонтий Павлович к этому моменту испытывал изрядную потребность вновь заглянуть на нижнюю полку своего несгораемого шкафа. При полицейском чиновнике это было, разумеется, невозможно. И потому он подумывал, как бы ловчее спровадить сыскного. Тем более что ничего конкретного в его визите все равно не просматривалось.
Он еще раз глянул на Грача — знаменитые уши у того обвисли, словно флаги в безветрие. Но задерживать взгляд не стоило: Леонтий Павлович прекрасно знал, как болезненно реагирует Грач на такое повышенное внимание.
Между тем чиновник для поручений непринужденнейшим образом потянулся, хрустнул пальцами и сказал вдруг:
— А что, любезный Леонтий Павлович, коньячком-то попотчуете?
— Э-э?.. — глуповато переспросил подполковник.
— Да полно, — отмахнулся Грач. — Я ведь шустовский дух с порога учуял.
Ну, что тут поделаешь?
Потаенная бутылка была извлечена на свет. И вскоре в кабинете начальника 1-го линейного отдела состоялся такой разговор: