Не замечая напарника, коротышка проковылял к борту. Перегнулся. Судя по утробным, жалостливым звукам, улучшения в состоянии не предвиделось.
– А это еще что за глупости? – простонал Прух.
Из любопытства Верест тоже перегнулся через борт. Какие-то животные резвились рядом – ныряли, погружались, соблюдая попарную синхронность. Похожи на дельфинов, но больно уж физиономии неласковые. Ждут, пока кто-нибудь в воду сверзится? Верест сунул руку в мешковину с шерстью, извлек пивную баклажку из заначеной обоймы, выдернул пробку. Развалясь с удобством, отхлебнул. Качество пенистого напитка в этом мире, как и на родине, зависело от цены. Хозяйчики питейных заведений, в большинстве, «палёным» не торговали. Боялись за репутацию. Если пиво дерьмовое – так и предупреждали, если качественное – об этом доходчиво сообщала цена. Естественно, Верест брал самое лучшее – нужно же было куда-то тратить выданную Гибиусом сумму. Он не железный.
– Сволочь ты, Лексус, – простонал страдалец, падая плашмя на соседний мешок. – Пиво жрешь, хорошо тебе, сибариту…
– Хочешь пивка? – с улыбочкой поинтересовался Верест.
– Скотина ты, Лексус, – жалобно сетовал Прух. – Саддах ты вонючий, вот ты кто. Совести у тебя нет, доброты и жалости. Лежишь тут, пиво жрешь….
– Это ты уже говорил, – Верест с наслаждением вытянул ноги. – Не отчаивайся, старик. Всё пройдет, и это тоже. Мы тебя вылечим. Ты бы дополз до каюты, вздремнул?
– Подонок ты, Лексус, – стонал Прух. – Ничтожная ты, бессердечная личность…
Пару дней назад, ведомый печалью, он пришел к обгорелому трактиру Хорога. Родни у трактирщика не было – все ценное имущество в первую же ночь растащила полиция, оставшееся после официальных лиц – мародеры. Коротышка с убитым видом сидел на пепелище и красил усы головешкой.
– Ты жив, Лексус, – улыбнулся он тишайшей улыбочкой Пьеро. – А у Пруха хандра мировая. Денег нет, Фармадох квартиру сторожит, грозится мне уши оторвать, работать не умею, а в игорных домах меня как облупленного знают – швабрами гонят. Как ты думаешь, Лексус, если я вон на той перекладине повешусь, она выдержит?
Пришлось тащить коротышку к Каймаку и отпаивать пивом. Разумеется, Верест не молчал. Опустил только цель и место выполнения великой миссии. Прослушав его невероятную историю, пройдоха задумался. Желания лезть на перекладину заметно поубавилось.
– Послушай, Лексус, – сказал он серьезно. – А если ты сделаешься графом, назначишь меня управляющим своим имением?
– Ни за что, – покачал головой Верест. – Мне нужен управляющий, а не пропивающий имение. Я назначу тебя старшим конюшим. Терпеть не могу лошадей.
– Можно и так, – согласился Прух. – Считай, заметано. Едем вместе. Слушай, а нам форму новую дадут?
Удивленный качеством и численностью команды, министр, тем не менее, дал добро. На складе прибарахлили: выдали рюкзаки, прочные гидрофобные комбинезоны из молескина, фонари, укороченные автоматы со спаренными рожками (достижение собственной лаборатории Гибиуса), несколько разрывных гранат, ножи, топорик, сетки от гнуса. Прочли молитву и отправили на пароход.
Команда имела откровенно пиратское обличье. Матерое зверье с застывшими рожами. Капитан и того страшнее – мускулистый черт в черном камзоле и с кривым ножом на поясе. Резать на кусочки пассажиров он, впрочем, повременил. Внимательно изучил протянутые бумаги и сделал вид, что улыбнулся.
– Каюта номер пять. Располагайтесь. Парни вас не тронут, – но не путайтесь у них под ногами, а то мало ли чего, народ горячий…
Пассажиров на «Империи» было немного. В основном вооруженные люди – мрачные, неразговорчивые. Технари, служитель господствующего культа Эрмаса – на усиление местной епархии, несколько купцов с шерстью, какие-то романтики, не очень понимающие, куда и зачем едут, три-четыре подозрительные личности. Почти не общались, сидели в каютах. Пили, конечно, безбожно. Кто-то пытался завязать драку, но капитан это дело пресек, пообещав виновного без суда отправить за борт.
В столице Фуриама Мариджо жизнь кипела, как в столице подзабытой родины. По мостам носились экипажи, набережные пестрели бездельниками. Аккуратные домишки каскадами уносились в горы: каждый домик – камушек, а в целом – цветная мозаика, беспорядочная, но красивая. Прух оправился от своей болезни, подрумянился и потащился за Верестом в гущу событий. Три часа им пришлось болтаться без толку. Дальше базара, впрочем, не ушли, бродили по рядам и таращились на разную продажную всячину. Впервые Верест увидел представителей другой расы. Так называемые нлоки – меньше всего похожие на людей (генетически также несовместимые). Спокойные, неназойливые, говорят, пришли с восточных островов лет семьдесят назад; в одних регионах их приняли, в других прогнали. Одеты как люди, но худые, кожа серовато-шершавая, безволосая. Рты крошечные, носов почти нет, зато глаза огромные, а надбровные дуги – просто козырьки от непогоды. Держались нлоки кучкой, боязливо, межнациональную рознь не разжигали: двое торговали какими-то глиняными горшками, остальные лупали шарами, пребывая явно не в своей летающей тарелке.
Возвращались на пароход, туго набитые провизией – пивом, сыром, неведомыми фруктами (несведущий в местных плодах Верест попросил Пруха оценить съедобность товара, коротышка поморщился и туманно сообщил, что с пивом потянет). В резиновом бурдюке несли настоящих раков – с ними чуть не оконфузились.
– Они же тухлые, – корил Верест торговку.
– Сам ты тухлый! – орала торговка. – Они живые!
– Тухлые, – упрямо твердил Верест. Других раков поблизости не было, и даже от тухлых уходить не хотелось.
– Они живые! – разорялась торговка.
– Они тухлые, – заводился Верест.
– Они живые, пошляк! – багровела и рычала королева лотка.
– Не ссорьтесь, дети, – вклинился между ногами Прух. – Командир, ты глубоко неправ; эти раки еще не померли. Они спят. Гони четыре монеты, не пожалеешь. Это особые раки; их едят чуть поджаренными, а на запах наплюй – жрать начнешь, вмиг забудешь.
Больше всего Верест боялся, что раки проснутся в желудке. А вышло очень даже вкусно. Запах выделяли железы по краям брюшка. После их отрыва и полоскания раков в воде вонь пропадала. Прух выпросил у боцмана горелку, и теперь умело насаживал добычу на прутья и подрумянивал.
К вечеру накачались пивом с раками до такой степени, что проворонили Тамалугу – последний порт перед входом в земли Отчуждения. Утром выбрались на палубу. Лучше бы этого не делали, но находиться в душной каюте уже не могли.
– М-да, – пожаловался Прух. – Головка что-то не очень.
Первым делом увидели скалы, нависающие над берегами. Погода резко портилась. Небо заволокло тяжелыми тучами, ветер разгулялся не на шутку – свистел порывами, теребя навес над кормой. Туда и побрели – спасаться от дождя, падающего густо, медленно и с наклоном.
Десять пассажиров, зябко кутаясь в одежды, кучковались под навесом. Бородачи, одетые в кожано-меховые изделия, волосатый служитель культа в грубой мешковине до пят, прыщавый отрок. Все вооружены, вплоть до попа, сжимающего тяжелый карабин. Осмотревшись, Верест обнаружил, что и пароход до предела милитаризован. Пушка расчехлена, митральезы выдвинуты из люков и окружены расчетами. Капитан – на мостике, на вид бесстрастен, но присмотреться – желваки гуляют.