— Мужчин, — говорю я, подчеркнуто обращаясь к Фелисити. — Там, в цыганском лагере, много мужчин. Разве мы можем быть уверены, что нам ничто не грозит?

— Мужчины… — немного торжественно повторяет Энн.

Мужчины. Странно, как может одно-единственное короткое слово пробуждать столько мыслей и опасений?

Фелисити копирует мой тон, донося до меня свое скрытое послание:

— Я уверена, мы сумеем справиться с тамошними мужчинами. Вы ведь знаете, что эти цыгане ужасные лгуны и любят тех, кто тоже умеет врать. Вот мы и посмеемся вместе с ними, проверим, кто врет ловчее.

— Не думаю, что нам следует туда идти, — возражает Энн. — Во всяком случае, одним, без провожатых.

— О, да, я согласна, — насмешливо бросает Фелисити. — А почему бы нам прямо сейчас не пойти к Бригид и не попросить ее проводить нас в цыганский табор посреди ночи? Уверена, она сочтет это за счастье!

— Я не шучу, — сердится Энн.

— Ну так оставайся здесь!

Энн вцепляется зубами в уже обгрызенный ноготь, и Фелисити шагает к ней и обнимает за плечи.

— Послушай, нас ведь трое. Вот мы и будем сопровождающими друг для друга. И защитницами, если понадобится. Хотя я подозреваю, что все эти страхи быть изнасилованной — просто глупые фантазии.

— Энн, что-то мне кажется, что нас оскорбили, — заявляю я и тоже кладу руку на плечи Энн.

Я ощущаю странное волнение в воздухе, я почти чувствую его на языке, и еще меня охватывает неведомое прежде стремление к некоей цели. И я не собираюсь отступать.

— Ты что такое говоришь, Фелисити? Что мы не стоим того, чтобы попытаться нами овладеть?

Фелисити расплывается в широчайшей улыбке.

— А давай проверим!

ГЛАВА 18

Чтобы добраться до цыганского табора, нам понадобилось пройти около половины лиги через сплошные заросли ежевики, которая отчаянно цеплялась за юбки и царапала лодыжки. К ночи заметно похолодало. Вокруг сыро, промозгло. Воздух неприятно обжигает легкие и вылетает из ртов пухлыми облачками белого тумана. И у меня не на шутку разболелся бок к тому времени, когда мы добрались до цыганской стоянки и увидели наконец шатры и костры, и большие деревянные фургоны, и мужчин, играющих на странных, почти квадратных скрипках… На земле сидели три здоровенные собаки. Как мы мимо них прошли, не понимаю.

— А теперь что? — шепотом спрашивает Энн между двумя судорожными вздохами.

Женщин не видно, они скрываются в шатре. Несколько цыганят бегают туда-сюда. Пятеро молодых парней сидят вокруг костра, пьют и рассказывают что-то друг другу на языке, который нам непонятен. Один, видимо, пошутил. Его друзья хлопают себя ладонями по бедрам и хохочут. Их смех, низкий, горловой, как будто вползает в меня, вызывая желание убежать и спрятаться… или бежать до тех пор, пока меня не поймают. Мне становится не по себе. В мыслях я ведь не заглядывала так далеко и не представляла, что мы будем делать, придя в табор. Сердце отчаянно колотится.

Один из парней у огня — Итал. В свете костра его странные золотистые глаза вспыхивают. Я ловлю взгляд Фелисити и кивком указываю ей на молодого цыгана.

Энн замечает мой жест и начинает испуганно оглядываться.

— Матери Елены сейчас здесь нет, — говорит другой парень.

Он выглядит почти мальчишкой. Похоже, ему лет пятнадцать, и у него весьма выдающийся нос. Если бы нам пришлось бороться за свою честь, он был бы первым, кому бы я врезала как следует, — и именно по носу.

— Но я требую, чтобы нас проводили к матери Елене, — холодно и уверенно произносит Фелисити.

Наверное, лишь я одна понимаю, насколько она на самом деле испугана, и ее страх пугает меня сильнее, чем положение, в каком мы очутились.

Да как же мы умудрились влипнуть в такое? И как нам теперь выбираться?

— Что здесь происходит?

Между цыганами вдруг появляется Картик, одетый так же, как они; в руке он держит свою самодельную крикетную биту. Когда он замечает нас, глаза у него становятся как блюдца.

— Пожалуйста… нам очень нужно увидеть мать Елену! — говорю я, надеясь, что охвативший меня страх не слишком заметен внешне.

Итал вскидывает руки, его ладони покрыты толстыми мозолями — результат суровой кочевой жизни.

— А… это же твоя подружка! Извини меня, друг!

Картик фыркает.

— Она не…

И тут же умолкает на мгновение.

— Да, она моя подружка.

Он хватает меня за руку и выдергивает из круга. Нам вслед летят свист и бодрые крики. Но тут мое второе запястье сжимает еще чья-то рука. Это тот самый мальчишка с крупным носом.

— А откуда нам знать, что она твоя? — насмешливо спрашивает он. — Что-то по ней не видно, чтобы она хотела с тобой пойти. Может, она предпочтет меня?

Картик слегка мнется, и этого достаточно, чтобы мужчины начали с подозрением переглядываться. Пальцы носатого цыгана сжимают мое запястье слишком крепко, и я ощущаю во рту вкус страха, холодный и металлический. Сейчас не время держаться скромницей. И разумные объяснения тоже не помогут. А потому я без предупреждения целую Картика. Его губы, прижавшиеся к моим, ошеломляют. Они теплые, нежные, как легкое дыхание, и в то же время плотные и упругие, как мякоть персика… В воздухе вдруг появился запах, похожий на запах подгоревшей корицы, но никакого видения при этом не случилось. Это просто запах Картика, проникший в меня. Запах, от которого из головы вылетели все мысли, а вместо них меня охватило безумное желание получить больше, еще больше…

Язык Картика на мгновение скользнул в мой рот, вызвав острую дрожь во всем теле. Я отшатываюсь, к лицу приливает кровь. Я не в силах посмотреть на кого-либо, в особенности на Фелисити и Энн. Что они думают обо мне сейчас? А что бы они подумали, если бы узнали, до какой степени мне это понравилось? Что же я собой представляю, если наслаждаюсь поцелуем, который сама же и сорвала с такой дерзостью, не ожидая, пока меня об этом попросят, не ожидая, пока мужчина сам начнет добиваться этого?

Коренастый цыган, стоявший позади остальных, гулко хохочет.

— Ну, теперь-то я вижу, что она твоя!

— Да, — хрипит Картик. — Я отведу их к матери Елене, пусть предскажет им судьбу. А вы продолжайте пить. Нам ведь нужны только их деньги, а не куча неприятностей.

Картик ведет нас к шатру матери Елены. По дороге Фелисити, вместе с Энн идущая впереди, оглядывается на меня и Картика. Ее взгляд метнулся от меня к нему и обратно. Я делаю каменное лицо, и Фелисити отворачивается. Мы подходим к шатру, Картик поднимает полотнище входа, впуская Фелисити и Энн, однако меня резко отталкивает в сторону.

— О чем вы вообще думали, когда явились сюда?

— Мы хотели узнать будущее, — бормочу я.