— Я не смогу прийти прямо сейчас. У меня гость.
— Нет-нет, ты не должна из-за меня пропускать такой урок, — говорит Том.
Он внимательно смотрит на Энн, все еще отводящую глаза.
— Ох, чтоб вам всем пусто было… — едва слышно бормочу я себе под нос, и спешу соблюсти необходимый ритуал представления. — Мисс Энн Брэдшоу, позвольте представить вам мистера Томаса Дойла, моего брата. Я только провожу его и сразу приду на этот чертов урок вальса.
— Так это был твой брат? — застенчиво спрашивает Энн, когда мы скользим в вальсе в танцевальном зале.
— Да. В своем наилучшем виде.
Я все еще немножко не в себе из-за новостей об отце. Я ведь надеялась, что он уже более или менее оправился.
— Он кажется очень добрым.
Энн умудряется наступить мне сразу на обе ноги, и я морщусь от боли.
— Том? Ха! Да он слова не скажет в простоте, вечно напускает на себя важность! Он просто невыносимо обожает самого себя. Мне жаль ту девушку, которая в него влюбится.
— И все-таки он мне кажется очень милым. Настоящим джентльменом.
Боже праведный! Ей понравился мой брат! Это настолько смехотворно, что больше напоминает трагедию, чем комедию.
— А он… он уже обручен с кем-нибудь?
— Нет. Похоже, никто не достоин стать его первой любовью…
Выражение лица Энн резко меняется. Она остановилась без предупреждения, и я неловко крутанулась на месте, поневоле подпрыгнув.
— А?.. — выдыхает она.
— Кроме него самого, — заканчиваю я фразу.
Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы понять наконец шутку, но потом она смеется, еще сильнее зарумянившись. Я не могу проявить такую жестокость, чтобы сказать ей: мой брат ищет богатую жену, неплохо бы еще и хорошенькую, и Энн никогда не сможет соответствовать его запросам. Ох, если бы он мог увидеть и услышать ее там, в сферах… Меня приводило в ярость, что все наши дарования и вся наша сила должны оставаться там, когда мы возвращались в этот мир.
— Слушай, я не могу больше танцевать с тобой, иначе у меня синяки неделю не сойдут!
— Это ты сама постоянно сбиваешься с ритма! — возмущается Энн, выходя следом за мной в коридор.
— А ты никак не можешь запомнить, что мои ноги и пол — не одно и то же!
Энн хочет что-то возразить, но тут мы с ней обе замираем, увидев Фелисити, несущуюся по коридору. Она размахивает над головой листком бумаги.
— Он приедет! Он приедет!
— Кто приедет? — недоуменно спрашиваю я.
Фелисити хватает меня и Энн за руки и кружит.
— Мой отец! Я только что получила письмо! Он приедет на родительский день! Ох, разве это не чудесно?
Она останавливается.
— Замечательно, у меня есть время подготовиться. Я должна быть в полной боевой готовности! Ну же, девушки! Нечего тут стоять! Если я к воскресенью не научусь танцевать вальс как настоящая леди, я пропала!
В раю нынче было тоскливо. Мы с матушкой ссорились.
— Но почему мы не можем взять магию в нашу реальность, ведь там она могла бы принести пользу?
— Я уже говорила тебе… это пока что небезопасно. Как только ты это сделаешь, как только ты вынесешь магию через портал, он останется полностью открытым. И любой, кто о нем знает, сможет проникнуть в сферы.
Матушка молчит, стараясь совладать с собой. А я вспоминаю наши прежние споры — те, из-за которых я начинала ее ненавидеть. Я срываю веточку с ягодами и принимаюсь вертеть ее в руках.
— Ты могла бы помочь мне. И тогда мне ничто не будет грозить.
Матушка забирает у меня ягоды и отбрасывает в сторону.
— Нет, я не могу. Я не могу вернуться назад, Джемма.
— Ты просто не хочешь помочь отцу.
То, что я сказала, должно было причинить матушке боль, и я это прекрасно знала.
Она глубоко вздыхает.
— Это нечестно, Джемма…
— Ты не доверяешь мне! Тебе кажется, что у меня не хватит способностей!
— Ох, бога ради, Джемма! — Ее глаза вспыхивают. — Еще вчера ты не способна была увидеть разницу между облаками и иллюзией! Темный дух, над которым властвует Цирцея, умеет создавать куда более коварные ловушки. И как ты предполагаешь от него избавиться?
— А почему бы тебе не объяснить мне, как это сделать? — огрызаюсь я.
— Да потому что я этого не знаю! Здесь нет правил, ты понимаешь? Это вопрос понимания духа, понимания его ранимости. И суть дела заключается в том, чтобы ты не позволила обратить против тебя твои же собственные слабости!
— А что, если я воспользуюсь только малой толикой магии — ну, просто чтобы помочь отцу и моим подругам, и ничего больше?
Матушка берет меня за плечи, как малого ребенка.
— Джемма, ты должна внимательно прислушаться ко мне. Не выноси магию из этой сферы. Обещай мне!
— Ладно, отлично! — восклицаю я, вырываясь из ее рук. Я поверить не могу, что мы снова ссоримся. — Извини. Завтра — день встречи с родными. Мне нужно выспаться.
Она кивает.
— Увидимся завтра?
Я слишком рассержена, чтобы отвечать. И демонстративно отправляюсь к подругам. Фелисити расположилась на гребне холма, развлекаясь со своим луком. Она выглядит как какой-нибудь барельеф, изображающий богиню. Резко натягивая тетиву, она отправляет стрелу в полет, и та легко раскалывает пополам цели — деревяшки, установленные на приличном расстоянии. Охотница хвалит ее, и они то и дело сближают головы, о чем-то совещаясь. Я поневоле задумываюсь, об охоте ли они так много рассуждают, и почему это Фелисити рассказывает мне все меньше и меньше. Возможно, я чересчур погружена в собственные проблемы, чтобы расспрашивать ее.
Пиппа покачивается в гамаке, а рыцарь потчует ее какими-то галантными сказками, восхваляющими прекрасную даму. Он смотрит на нее так, словно она — единственная девушка в целом мире. А она впитывает его слова, как божественную амброзию. Энн поет, любуясь на свое отражение в реке; в реке же она видит отражение многочисленных воображаемых слушателей, которые аплодируют, вздыхают и восторгаются ею. И только я одна сержусь и раздражаюсь, чувствуя себя неудовлетворенной и бессильной. Радостное волнение, вызванное нашим приключением, начало иссякать. Что толку иметь эту предполагаемую силу, если я не могу ею пользоваться?
Пиппа наконец подходит ко мне, вертя в руках розу.
— Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда! — говорит она.
— Но ты не можешь, — напоминаю я.
— Но почему нет? — спрашивает Энн, тоже подходя ко мне. Ее волосы распущены и свободно падают на плечи.
— Потому что это не такое место, где можно жить, — вызывающе отвечаю я. — Это всего лишь мир снов, фантазий.