— Милый мой… — прошептал Дима. — Плутоня моя…
Чуткое ухо собаки уловило ласковый шепот и знакомый призыв. Не изменяя положения, Плутон искоса взглянул в сторону Димы и тихо постучал хвостом по скафандру.
Дима не мог больше выдержать. Он медленно встал из-за стола и осторожно пошел к скафандру, бормоча:
— Хороший мой… Так надо… так надо, Плутоня моя…
На задушевном языке друзей это имя означало высшую любовь и ласку, и Плутон еще сильнее застучал хвостом, не сводя с Димы преданных глаз.
Дима опустился на колени и, обхватив могучую шею собаки, зарылся лицом в густую шерсть.
Плутон лежал все в той же позе, радостно стуча хвостом по скафандру…
Все сделалось теперь легким и доступным. В кабине звучал счастливый смех Димы, заглушаемый громовым лаем Плутона. Что бы ни делал Дима со скафандром, Плутон, не сводя с мальчика глаз, повторял все охотно, и быстро. Преодолев свой первый безотчетный страх, он показывал чудеса понятливости. Через два-три часа после возобновления уроков он уже сам подставлял Диме голову, торчавшую из воротника скафандра, чтобы дать надеть на нее шлем. Потом, когда и Дима надевал свой стальной костюм, Плутон громко и радостно лаял, видя смеющееся лицо мальчика сквозь прозрачный шар, слыша в телефон его знакомый голос и все ласковые прозвища, какие только возникали на устах друга.
Перед вечером Иван Павлович готовился произвести пробу вездехода, о чем и объявил всем находившимся в кабине. Прежде чем начать пробу, он осмотрел кабину и убедился, что все вещи находятся на своих местах, а посуда — в своих гнездах.
Дима прервал занятия с Плутоном и подошел вместе с Иваном Павловичем к переднему смотровому окну.
Иван Павлович уселся в кресло водителя и поднял перед собой доску управления с кнопками, рычажками, выключателями, затем нажал кнопку сирены, раздался громкий, протяжный вой.
— Прикажи Плутону лечь и сам держись покрепче за спинку кресла, — обратился Иван Павлович к Диме. — Будет качать. Не устоите на ногах.
Нажав другую кнопку, Иван Павлович включил моторы. Из-под пола кабины донеслось низкое гудение. Вездеход вздрогнул, гусеницы его пришли в движение. Огромный экипаж тронулся с места и пополз по мягкому глубокому снегу с тихим пощелкиванием гусеничных пластин.
Все быстрей и быстрей вращалась бесконечная цепь, оставляя за собой на снегу широкие отпечатки ребристых пластин. Вездеход круто и ловко обогнул одинокий торос, потом, сбавив ход, качаясь и переваливаясь с боку на бок, полез на вал из ледяных обломков.
Дима, готовясь к хорошей встряске, расставил пошире ноги и крепче схватился за спинку кресла, но был приятно разочарован. Пол под ним плавно заколыхался, мягко оседая и приподнимаясь на великолепных упругих амортизаторах. [88] Через минуту вездеход одолел вал, оказавшись на большом снежном поле. Здесь, окруженный облаком снежной пыли, он развил максимальную быстроту, сделал большой круг и устремился к торосистому хребту, через который вчера Плутон спасался от медведя. Идя вдоль нагромождения льдин, Иван Павлович нашел сравнительно пологий проход между ними и на малом ходу начал взбираться на подъем среди торчащих повсюду обломков.
Тут Диме пришлось узнать, что такое качка во льдах. Тряски не было, но все напоминало ему плавную качку большого электрохода на длинной морской волне. Это объяснялось тем, что длина гусениц спасала вездеход от провалов в большие ухабы, а глубокая посадка кузова между высокими гусеницами, при очень низком расположении центра тяжести, предохраняла машину от опрокидывания набок.
Колыхаясь, словно подвесная люлька, кабина была в полной безопасности между могучими стальными лентами, цепко взбиравшимися по неровному подъему.
Все были в восторге от замечательной машины. Через час, вернувшись в лагерь уже при зажженных фарах, Иван Павлович предложил отправиться завтра на обследование ледяного поля.
Немедленно по возвращении майор принялся готовить ужин. В кухонном баке запас воды кончался, и K°маров попросил Ивана Павловича принести снегу. За Иваном Павловичем увязался Дима, с Димой — Плутон.
Выйдя из кабины и взглянув на небо, Дима увидел на нем странное облако. Тонкая прозрачная кисея занимала четверть южной части небосклона и неподвижно висела на темном фоне, окрашенная в слабый зеленовато-огненный цвет. Крупные яркие звезды просвечивали сквозь облако, словно чьи-то пристальные глаза из-за вуали.
Месяц еще не появлялся, солнце уже давно скрылось, и Дима не понимал, откуда этот свет?
— Иван Павлович, что это за странное облако на небе? — спросил он наконец.
— Где? — поднял голову Иван Павлович. — А! Это северное сияние, — объяснил он, набивая кастрюлю снегом.
— Северное сияние? — разочарованно произнес Дима. — А я думал, что оно другое… красивое…
— Разные бывают, — ответил Иван Павлович. — Успеешь налюбоваться. Бывают и такие красивые, что сколько ни смотри — не насмотришься.
Ночью температура неожиданно поднялась. Пошел теплый дождь, но к утру прекратился. Небо было серое и облачное. Вездеход быстро несся по снежной каше. Из-под его гусениц взлетали кверху фонтаны воды, смешанной со снегом. Лед сделался рыхлым, губчатым. Он еще не успел приобрести настоящую зимнюю твердость и легко поддавался колебаниям температуры, особенно теплому дождю.
Вездеход давил и крошил ледяные обломки, без особых усилий взбирался и сползал с высоких торосистых гряд.
Иван Павлович вел машину на запад, к кромке льда. Дима стоял возле него, держась за спинку кресла.
Вверх, вниз… Вверх, вниз… С боку на бок, иногда под таким крутым углом, что Диме становилось не по себе.
В конце концов эти однообразные ныряния и покачивания стали утомительными, и Дима собирался присесть возле Комарова на мягкий диван и дать отдых усталым ногам.
В это время машина поднялась на гребень торосистого хребта, и Иван Павлович, выключив моторы, произнес:
— Посмотри, Дима, вперед и влево… Медвежья семья…
— Где? Где? — встрепенулся Дима.
— Вон там! Три желтоватых пятна. Возле высокого тороса, похожего на кафедру. Стоят неподвижно и смотрят в нашу сторону.
Три пятна вдруг метнулись вниз и скрылись за торосами.
— Вижу! Вижу! — закричал Дима. — И уже не видно. Они от нас убежали?
— Удирают, — ответил Иван Павлович. — Это медведица с медвежатами. В таких случаях она очень осторожна. А вот они опять…