— Кажется, отпустило, — Тихон прислушался к биению сердца, положив руку на грудь. — Сейчас все придет в норму. Думаешь, у меня такое впервые? Прихватывает, и часто, но я виду не подаю. Это они тебя избили? — Тихон внимательно посмотрел на Фагота.
— Они. Уроды! — подтвердил Фагот.
— А ты чего варежкой щелкал?
— Я дрался как лев, — неуверенно сказал Фагот.
— И погиб, как мандавошка. Шатаясь, Тихон поднялся и сделал пару неверных шагов.
— Ты твердо стоишь на ногах?
— Вполне.
— Тогда я на тебя обопрусь, пока никто не видит. До выхода из парка доберемся, а там... Ты был прав, надо взять такси.
Дождь охлаждал разгоряченные лица. Фагот, сжав зубы, вел нетвердо ступавшего Тихона.
— Нас обокрали.
— Воров и обокрали... — Тихон мелко засмеялся, — теперь ты понял, что не нравится мне в твоей жизни?
— Я слабый, — признался Фагот.
— Нет, ты не слабый, ты просто не знаешь своей силы. Думаешь, моя сила в пяти ходках за плечами или в том, что я вор со стажем и имею вес в криминальном мире? Нет, — Тихон завертел головой, — сила в другом. Она не в мышцах и даже не в голове, она в умении, ловкости. Ты почему хорошо играешь на флейте, на клавишах? Потому что постоянно занимаешься. Сила в привычке. И если ты научишься не спускать обид, то ты станешь сильнее других. Впереди уже виднелся выход из парка. Фагот надел чудом уцелевшие темные очки.
— Как в Библии — слепой ведет зрячего.
— Нет. В Библии написано: «Слепые водят слепых».
— Ты поменьше книжек читай, раскусят, что ты зрячий.
Они дошли до выхода из парка, и Фагот понял, что ничего у него не сломано, он лишь сильно избит. Тихон был доволен.
— Значит, защищаться ты уже научился, но это только полдела. То, что ты умеешь падать — тоже хорошо, но надо уметь и подниматься. Как говорил один американский генерал: «Плох тот солдат, который мечтает умереть за родину. Солдат должен мечтать, чтобы враги умирали за свою родину». Ловкости рук я тебя уже обучил, ты умеешь обращаться с карточной колодой, с монетами, пачками денег. Теперь я должен научить тебя не бояться врагов. Запомни, Никита, — Тихон остановился и помахал перед его носом согнутым в крючок пальцем, — ты сильнее всех.
— Я сильнее всех, — неуверенно повторил Никита.
— Ты говоришь «сильнее», но мне слышится «слабее». Еще раз.
— Я сильнее всех! — на этот раз фраза прозвучала театрально.
— Нет, Никита, так не пойдет. Ты хочешь убедить в этом меня, а не себя. Скажи так, чтобы было понятно, что ты веришь в это.
— Я сильнее всех, — абсолютно нейтрально сказал Фагот и ощутил, что попал в точку.
— Видишь, у тебя начинает получаться. Распрями плечи, спину. Никто не должен иметь власть над тобой.
— Даже вы? — удивился Никита.
— Я — в первую очередь. Быть сильнее слабых легко. Ты попробуй превзойти сильных, — Тихон отодвинул от себя Никиту, собрался с духом и вновь стал прежним, уверенным в себе, ни следа от сердечного приступа не осталось на его лице. — Завтра я заеду за тобой с утра, жди меня дома.
Тихон взмахнул рукой перед проезжавшей по улице машиной. Шофер свернул к бровке. Не спрашивая, можно ли сесть, и не договариваясь о цене, Тихон забрался на переднее сиденье. Фагот сел на заднее.
— Видишь, как надо останавливать машины? Если бы он махнул рукой, — Тихон кивнул в сторону Фагота, — ты бы остановился? Водитель задумался, потом коротко ответил:
— Нет.
— А что тебя заставило остановиться? Мой возраст?
— Нет. Фигура у вас как у молодого, а лица я не видел.
— Тебе и не надо было его видеть, — рассмеялся Тихон. — А ты, Никита, знаешь, ответ на этот вопрос? Тихон подвез Фагота до самого подъезда.
— Мой тебе совет: никому ничего о сегодняшнем дне не рассказывай. Это только твое и мое дело.
— Понял, не маленький, — Никита вышел из машины.
Редко, крайне редко встретишь мужчину в возрасте сорока пяти лет, который не имел бы проблем со здоровьем. У одного болят ноги, у второго желудок, у третьего печень или почки шалят от чрезмерного переедания, а четвертого преследуют беспричинные головные боли. Давление, суставы, ревматизм, радикулит — все эти напасти, к сожалению, довольно часто встречаются в таком возрасте. Но случаются и счастливые исключения...
Николай Николаевич Князев, подполковник пограничных войск в отставке, на здоровье никогда не жаловался. К врачам не обращался, считая себя идеально здоровым. Даже в сорок пять он еще не знал, что такое зубная боль. Люди, с которыми был знаком бывший подполковник, лишь пожимали плечами, качали головами да восхищенно говорили: «О, да, Николай Николаевич дотянет до ста лет. С таким здоровьем, как у него, только в космос летать. Ни давления тебе, ни простатита, ни подагры. Богатырь, да и только!»
Внешность у Николая Николаевича была самая обыкновенная: чуть выше среднего роста, не очень широкий в плечах, боевая выправка. Любую работу, которую ему поручало нaчaльcтво, Николай Николаевич делал всегда исправно, а самое главное — в срок. К спиртному, сигаретам бывший подполковник относился крайне отрицательно. Бокал вина позволял себе несколько раз в год — по большим праздникам: на Пасху, Рождество и в собственный день рождения.
Каждый день жизни Николая Князева был похож на предыдущий, как две капли воды. Жил он по расписанию, которого придерживался неукоснительно. Просыпался рано, на рассвете, отходил ко сну с закатом солнца. Обычно трижды в день молился: утром и вечером — обязательно, а днем, как получится. Естественно, Николай Князев не всегда был верующим и не всегда вел такой правильный образ жизни. Да и кто из нас припомнит, что видел хоть раз в жизни офицера пограничника непьющего, некурящего и непадкого на женщин?
Пока Князев служил на границе, на Дальнем Востоке Советского Союза, он ничем не отличался от своих коллег, разве что был более задумчив, чем другие офицеры. Судьба бросала его с одной заставы на другую. С чемоданом, который собирал в считанные минуты, когда на командирском УАЗике, когда на грузовой машине, он перемещался по округу. Служил не начальству, не генералам и полковникам, а, как любил говорить, Отечеству. Возможно, когда-нибудь он стал бы генералом и сидел бы тогда в штабе, проводя бесконечные совещания, инспектируя пограничные войска, но судьбе было угодно обойтись с ним иначе.
Однажды он совершил поступок, который объяснить никто не мог. Да и сам Князев лишь пожимал плечами в ответ на неудобные вопросы и требование четких ответов, он был непреклонен.
— Я не мог поступить иначе, — говорил Князев полковникам, генералам и офицерам особого отдела,