Еще одна группа — двадцать пригнувшихся, как полузащитники на футбольном поле, мужчин — рванулась к стражам, прикрывающим выход в порт. Стрелки скосили всех.
— Будь у нас достаточно людей, — заговорил Холден, когда очереди смолкли, — мы бы пробились. Не могут же они убить всех.
— Для того эти громилы и патрулируют толпу, — возразил Миллер. — Чтобы не дать организоваться группе прорыва. Помешивают кашу в горшке.
— Но даже толпа, если она достаточно велика…
— Возможно, — согласился Миллер. В груди щелкнуло что-то, чего минуту назад там не было. Он медленно глубоко вздохнул, и щелчок повторился. Где-то в левом легком.
— Хоть Наоми выбралась, — сказал Холден.
— Это хорошо.
— Она потрясающая. Ни за что не подвергла бы опасности Амоса и Алекса, если б могла ее избежать. Понимаешь, она серьезный профессионал. Она сильная, понимаешь? То есть действительно, по-настоящему…
— И хорошенькая, — вставил Миллер. — Прекрасные волосы. И глаза мне нравятся.
— Да я не об этом, — сказал Холден.
— По-твоему, она не красавица?
— Она мой старпом, — объяснил Холден. — Она… знаешь…
— За чертой?
Холден вздохнул.
— Она ведь выберется?
— Почти наверняка.
Они замолчали. Один из «полузащитников» закашлялся, встал и потащился обратно в казино, поливая пол кровью из дыры в ребрах. Бхангра сменилась попурри из афропоп-мелодий; низкий сладкий голос пел на незнакомом Миллеру языке.
— Она бы нас подождала, — сказал Холден. — Ты не думаешь, что она бы нас подождала?
— Почти наверняка, — откликнулась за Миллера тяга к смерти, которой было все равно, правда это или ложь.
Он долго обдумывал, наконец снова повернулся к Холдену.
— Слушай, тебе надо знать: я сейчас не то чтобы в лучшей форме.
— Понял.
— Вот и хорошо.
Тусклые оранжевые лампы стоп-сигнала станции «трубы» в дальнем конце зала переключились на зеленый свет. Миллер заинтересованно подался вперед. Спина казалась липкой, но, может быть, это просто от пота. Не он один заметил перемену. Внимание толпы, как течение воды в баке, повернуло от цепи наемников на выходе в порт к блестящей стальной двери станции.
Дверь открылась, и появились первые зомби. Мужчины и женщины со стеклянными глазами и расслабленными мускулами, спотыкаясь, проходили в открытую дверь. Во время обучения на станции Церера Миллер видел документальный фильм о геморрагической лихорадке. Эти двигались так же: бессмысленно, жестко и машинально. Как бешеные собаки, уже сдавшиеся болезни.
— Эй! — Миллер положил руку на плечо Холдену. — Эй, вот оно и случилось.
Пожилой человек в форме медика скорой помощи двинулся навстречу шаркающей толпе пришельцев, выставив перед собой руки, словно надеялся сдержать их одной силой воли. Первый из зомби обратил к нему пустой взгляд и выблевал струю очень знакомой бурой жижи.
— Смотри, — сказал Холден.
— Вижу.
— Нет, смотри!
По всему уровню казино сигналы «Заперто» сменялись на «Открыто». Двери распахивались. Люди устремлялись к открытым «трубам», манившим надеждой на спасение, и снова отшатывались от потока мертвецов, выходивших из вагонов.
— Блюющие зомби, — сказал Миллер.
— Из убежищ, — добавил Холден. — Та тварь, организм… она при радиации развивается быстрее, да? Вот почему эта твоя, как ее, била лампочки и таскалась в вакуумном скафандре.
— Ее зовут Джули. И да, для того и устроили инкубаторы. Прямо здесь. — Миллер вздохнул при мысли, что надо бы встать. — Ну вот, значит, мы умрем не от лучевой болезни.
— Почему было не распылить эту дрянь в воздухе? — спросил Холден.
— Она анаэробная, не забыл? Избыток кислорода ее убивает.
Забрызганный рвотой медик упорно пытался обращаться с шаркающими зомби как с пациентами. Словно те еще оставались людьми. Пятна бурой жижи виднелись на стенах, на одежде. Дверь «трубы» снова открылась, и Миллер увидел, как человек десять нырнули в вагон, залитый бурым. Толпа колебалась, клубилась на месте, коллективный разум отказал.
Один из копов выскочил вперед и начал поливать зомби автоматными очередями. Из входных и выходных отверстий вырывались тонкие петли черных нитей, и зомби падали. Миллер захихикал, не успев еще понять, что его насмешило. Холден оглянулся на него.
— Они не знали, — объяснил Миллер. — Эти, в нашем снаряжении, — их и не собирались отсюда вытаскивать. Мясо для Машины, как все мы.
Холден согласно хмыкнул. Миллер покивал, но какая-то мысль забилась в подсознании. Гангстеров в снаряжении церерской службы принесли в жертву. Но это не значит, что пожертвовали всеми. Он выглянул из укрытия. В коридоре к порту еще оставались люди. Наемники держали цепь, не опускали оружия. Пожалуй, сейчас они выглядели более дисциплинированными, чем прежде. Миллер видел, как парень в черном, с дополнительной нашивкой на рукаве, рявкает что-то в микрофон.
Он решил, что надежда умерла. Подумал было, что шансов не осталось, и тогда сучья надежда за шкирку вытащила себя из могилы.
— Вставай, — велел Миллер.
— Что?
— Вставай. Они сейчас отойдут.
— Кто?
Миллер кивнул на наемников.
— Они знали, — сказал он. — Погляди на них. Они не паникуют. Ни малейшей растерянности. Они этого ждали.
— Ты думаешь, это значит, что они уйдут?
— А ты думаешь, они рискнут здесь застрять? Вставай.
Миллер со стоном и скрипом поднялся на ноги, словно повинуясь собственному приказу. Колени и позвоночник мучительно ныли. Щелчки в легких стали заметней. Живот издавал тихие сложные звуки, которые при иных обстоятельствах встревожили бы его. Едва начав двигаться, он ощутил, как далеко зашла лучевая болезнь. Кожа пока не болела, но чувство было такое, как ощущается серьезный ожог, прежде чем вздуется пузырем. Если Миллер выживет, плохо ему придется.
Если он выживет, не только ему придется плохо.
Тяга к смерти тащила его обратно. Почувствовать облегчение, покой потери всего, что было дорого. А дребезжащий, деловитый как машина разум все крутился со скрежетом, толкая вперед обмякшую, натертую до мозолей сердцевину души, взывавшую: «Погоди, присядь, подожди, пока все само решится».
— Чего мы ждем? — спросил Холден. Он стоял на ногах. В левом глазу у него лопнули сосуды, и белок окрасился в мясной красный цвет.
«Чего ждать?» — откликнулась тяга к смерти.
— Они отступят, — сказал Миллер, отвечая первому. — Пойдем за ними. За пределами выстрела, чтобы последние нас не пристрелили.