– Будьте немного внимательней, вы мне делаете больно!
Никакого ответа. Обидчица по-прежнему не открывала глаза. Тупая улыбка оставалась на ее бесцветном лице и после того, как сабо в третий раз пришлось по ноге, да так сильно, что Марианна не могла удержаться от стона.
Терпение не было главной добродетелью Марианны, и последние часы истощили его жалкие остатки. Вся подобравшись, она развернулась и влепила толстухе оглушительную пощечину… На этот раз она увидела глаза неопределенного цвета, удивительно напомнившие взгляд той гадюки, чью голову когда-то на охоте растоптала копытом ее любимая лошадь Морская Птица. Девица ничего не сказала, только ее губы приподнялись над испорченными зубами, и, внезапно нагнув голову, она бросилась вперед, целясь в живот своей противнице. Сразу же вокруг двух женщин столпились шедшие рядом заключенные, инстинктивно оставляя свободное поле для боя. Раздались подбадривающие возгласы, все в адрес соперницы Марианны.
– Нажимай, Вязальщица! Сыпь! Жарь! Бей ей в брюхо!
– Дубась! Это аристократка! Графское отродье!
– Выдави ей зенки! Слышала, какой она ночью хай подымала? Захотелось суке полицейского кобеля!
– Это наседка [3] . Надо ее укокошить!
Марианне, пришедшей в ужас от этого потока неожиданной ненависти, удалось избежать удара головой ее противницы, которая, по-видимому, готовилась исполнить пожелания своих подруг. Вязальщица отошла на приличное расстояние, чтобы атаковать снова. Ее челюсти непрерывно сжимались и разжимались, выдавая гнусное желание убить, а бесцветные глаза мрачно сверкали. Вдруг Марианна заметила, как в руке мегеры блеснуло лезвие, короткое, но острое. Голова колонны уже спускалась с лестницы, и Марианна поняла, что она погибла. Группа заключенных преграждала путь в конец коридора, и среди них девушка с ужасом узнала двух великанш, которые раздевали ее. Все эти отверженные объединились против новенькой и готовились свести с ней счеты. Если даже она избежит ножа Вязальщицы, ей не избежать башмаков других фурий, которые разулись и потрясали своими сабо, готовые оглушить ее, если она не даст спокойно себя зарезать. Одно из этих сабо увенчивалось длинным шипом, словно специально сделанным для убийства.
Марианна в отчаянии бросила взгляд в сторону лестницы. Но сестра, возглавлявшая колонну, должна была быть уже внизу, все происходило ужасно стремительно. Через мгновение она уже будет мертва, бессмысленно зарезана полусумасшедшей. Для всех этих женщин, которых она не знала, ее смерть, похоже, была простым развлечением. Увидев, что Вязальщица бросается на нее с поднятым ножом, она закричала не своим голосом:
– Ко мне! На помощь!
Ее крик пронесся над приглушенными шушукающимися голосами, окружившими Марианну омерзительным покрывалом ненависти. Нож промелькнул на волосок от ее головы. Но, ускользнув от него, она приблизилась к одной из заключенных с сабо, которая не преминула нанести удар своим грозным оружием, едва не попавшим прямо в лоб Марианне. К счастью, густые волосы и чепец смягчили удар и она не потеряла сознание. Но где искать убежище? Вязальщица снова готовилась к нападению со своей идиотской усмешкой, наводившей ужас на Марианну. И повсюду вокруг себя несчастная видела только кривляющиеся физиономии, искаженные гнусной жестокостью. Откуда берутся столь отвратительные существа?
Однако ее зов о помощи был услышан. Прежде чем Вязальщица бросилась в третий раз, вернулась надзирательница в сопровождении другой сестры, которая размахивала громадной дубинкой. Под ударами и пинками зловещий круг мегер распался. Надзирательница схватила за руку Вязальщицу и вырвала у нее нож, в то время как ее спутница, раздавая налево и направо тумаки, заставила женщин выстроиться в шеренгу. Марианна, бросившаяся на пол, чтобы избежать удара, тоже оказалась на ногах гораздо быстрее, чем ей хотелось бы… И сейчас же поразилась обвинению:
– Вязальщица только защищалась, сестрица! Эта потаскуха хотела ее удушить! – прохрипел чей-то голос.
– Это неправда, – запротестовала обвиняемая. – Я только дала ей пощечину за то, что она била меня по ногам.
– Врунья! У-у… У-у… Грязная шпионка! Ты хотела ее прикончить.
– А нож! – вне себя закричала Марианна. – Может быть, это я его принесла?
– Конечно! – спокойно солгала высокая тощая девица с чахоточным румянцем на скулах. – Она заранее его спрятала, мерзавка!
Подобное двуличие и недобросовестность возмутили Марианну до такой степени, что она забыла об элементарной осторожности. Эти женщины были только зловредными животными, и в споре она невольно опускалась до их умственного уровня.
Растопырив пальцы, она бросилась на самую злобную, в то время как Вязальщица, искусно притворяясь плачущей, жаловалась, как «аристократка» хотела ее убить. Но порыв Марианны был тотчас усмирен, и ее снова поставили на место.
– Ну хватит! – прогремел резкий голос сестры. – Все в часовню! И постарайтесь вымолить прощение у Бога за ваше поведение! Что касается вас, новенькая, мы это уладим с нашей матерью-настоятельницей после мессы. Для забияк у нас есть карцеры.
Успокоенные и удовлетворенные мыслью, что «новенькая», без сомнения, заплатит за все, заключенные покорно стали в шеренгу, тогда как Марианна, негодующая и полная возмущения, была увлечена вслед за остальными могучей дланью сестры-надзирательницы.
Ее отпустили, только когда заперли в маленькой исповедальне у боковой стены холодной хмурой часовни. Весь неф заполняли прямоугольные кабинки, вмещавшие в себя одного человека, из которых был виден только алтарь. Каждая заключенная находилась таким образом в уединении, что исключало лишнюю суматоху и позволяло верующим обрести душевный покой.
Поняв по поведению надзирательницы, что только ее считают виновной, Марианна абсолютно ничего не слышала из мессы. Она уже забыла пережитый животный страх и была слишком возбуждена, чтобы думать о смирении, даже у ног Всевышнего, и слишком уверена в своей правоте, чтобы взывать к чьей-либо помощи. Начиная с того проклятого свадебного вечера, в ее представлении божественная справедливость резко отличалась от человеческой. В мире, где только подлецы были правы, надо уметь дать отпор, если хочешь выжить, пуская при случае в ход зубы и когти. Марианна никогда не верила особенно в силу христианского смирения, а отныне она и слышать о нем не хотела.
– Господи, – шептала она, и это была единственная молитва, – не соглашайтесь с теми, кто хочет мне зла, хотя я им ничего плохого не сделала! Раз Вы – сама справедливость, то проявите ее сейчас же… или никогда. Иначе меня скоро засадят в темный ужасный карцер, откуда только Вам известно, когда я выберусь.
Ободренная этой молитвой в форме приказа и убеждением, что она будет защищаться сколько хватит сил, Марианна позволила извлечь себя из ее укрытия, почти последней из всех заключенных, и в окружении двух надзирательниц повести к матери-настоятельнице, прямо к высоким дверям с облупившейся коричневой краской. Одна из надзирательниц постучала.