Мы миновали ледовую арену, где толпились сотни людей даже в эти ночные часы. Арена заполнялась народом каждый вечер: она успела превратиться в постоянный приют для бездомных.
На углу Маннерхейментие и Норденскёльдинкату застыла зеленая громада никому теперь не нужного трамвая, будто кто-то просто вышел из него и бросил бесполезную вещь. Хамид молчал. Он объехал трамвай и поехал по улице дальше, в сторону Тёлё.
Мы остановились на улице Мусеокату. Таркиайнен когда-то жил здесь в доме номер 24, а директор компании по производству пластиковой тары был убит со своей семьей в доме номер 3 по улице Вянрикки Стоолин. Расстояние от двери прежнего жилья Таркиайнена до места преступления не превышало ста метров.
Я не стал объяснять Хамиду, зачем мы остановились на Мусеокату, поскольку сам не знал этого точно.
Я вышел из машины, подошел к фасаду дома номер 24 и посмотрел вдоль улицы в сторону пересечения с Вянрикки Стоолин. Я чувствовал, как дождь сначала мягко прошелся по моему лицу, но быстро превратился в острые, замерзающие на лету капли, что падали мне за воротник. Я смотрел в даль мокрой от дождя улицы, а потом разочарованно огляделся — ничто не напоминало здесь о массовом убийстве и не давало подсказки, где искать мою пропавшую жену.
Я прошел по улице Вянрикки Стоолин и посмотрел назад, туда, где стоял перед этим. Отсюда многие квартиры дома номер 24 находились в прямой видимости. Окна дома были темными, за исключением самого верхнего этажа, где я насчитал шесть освещенных окон подряд.
Я пошел обратно к машине и уже собирался забраться внутрь, когда вдруг увидел чуть ниже по улице желто-зеленый знак. Почему я не подумал об этом раньше?
Я попросил Хамида подождать еще минуту и рысцой пробежал сотню метров, подняв плечи и спрятав руки в карманы, будто это могло помочь мне не промокнуть. В уме снова всплыли картины из прошлых лет. Они беспорядочно сменяли одна другую и никак не были связаны друг с другом хронологически или каким-то другим образом. Единственное, что их объединяло, было то, что каждое из этих воспоминаний являлось непрошеным.
Есть в нашей жизни вещи, которые никогда не меняются. Кое-что с годами не становится лучше. Бар выглядел почти так же, как это было десять или пятнадцать лет назад. С улицы в него вели четыре ступени, у двери располагалась длинная стойка. Справа от нее было три столика, а во втором зале слева — еще дюжина. В стене в конце бара был проем. Через него просматривалась задняя комната, где располагалось еще несколько столиков. Комната качалась и подрагивала от взрывов музыки и криков.
Для того чтобы пройти через проем в стене, нужно было затратить определенные усилия, и не меньше усилий потребовалось бы, чтобы получить заказанное пиво. Пол-литровая кружка с пивом с грохотом шлепнулась передо мной, я расплатился и попытался обнаружить здесь кого-то из своих прежних знакомых. Сновавшие взад-вперед за стойкой бармены не были мне знакомы, как и явно не отрабатывающий свои деньги громко раскрывающий рот певец с жидкой бородкой.
Когда-то я ходил в это заведение несколько лет подряд, иногда даже довольно регулярно. Бар располагался как раз по дороге, когда я жил на улице Месхелинкату и пешком прогуливался оттуда в центр и наоборот. Все это было еще до Йоханны. И в тех временах не было ничего хорошего.
За несколькими столиками посетители уже успели пройти точку, до которой возможна внятная беседа. Теперь же самым главным было создавать как можно больше шума, облокачиваться друг на друга и продолжать пить. По пути в дальний зал я так и не встретил никого из знакомых.
Дальняя комната проветривалась еще хуже, чем передняя. В воздухе повис замысловатый аромат, основными компонентами которого были спиртное и моча. Здесь я также не смог узнать никого из людей за столиками и уже развернулся к выходу, как вдруг, после того как тихонько скрипнула дверь подсобки в дальнем углу, увидел наконец знакомое лицо. Это был широкоплечий бармен, которого я запомнил с тех времен десятилетней давности. Он нес в руках ящик с водкой. Мужчина узнал меня. Я приветливо поздоровался с ним и попытался вспомнить, как его зовут. Мне это так и не удалось, поэтому приветствие оказалось коротким. Мужчина не остановился. Он продолжал идти в передний зал с ящиком водки в руках.
Я направился следом за ним: локтями пробившись к стойке, поставил свою кружку на стеклянную поверхность, при этом моя рука попала во что-то темное и липкое. Я снова поздоровался с барменом. Он заметил меня, подошел ближе и встал передо мной по другую сторону стойки. За десять лет он практически не изменился, только лицо стало еще более угловатым и по обе стороны рта на щеках появились глубокие линии. Глаза потускнели, в них появилось выражение какого-то ожидания. Но он так же носил прическу в виде конского хвоста, его плечи все еще были необъятно широкими, а на подбородке так же, как когда-то давно, матово темнела неряшливая щетина.
Я вынул из кармана телефон.
— Когда-то я бывал здесь часто, — сказал я.
— Я помню, — откликнулся бармен и со значением добавил: — Нерегулярно.
— Моя жена пропала.
— Этого я не помню.
— Это произошло не здесь, — уточнил я.
Теперь бармен смотрел на меня так, как, наверное, смотрел на большинство своих клиентов. Он очень хорошо знал, что с пьяным не стоило затевать разговор о чем-то более сложном, чем о заказе пива. На его лице застыло равнодушие: бармен полагал, что разговор окончен. Когда он повернулся, чтобы уйти, я поднял руку.
— Подождите, — попросил я, и бармен снова повернулся ко мне. — Я ищу свою жену и еще одного человека, мужчину.
Я открыл на экране телефона фото Паси Таркиайнена, увеличил изображение и отдал телефон бармену. Телефон утонул в его руке, будто был размером со спичечную коробку.
— Вы видели здесь когда-нибудь этого парня? — спросил я.
Бармен посмотрел снимок и вернул мне телефон. Уголки его рта слегка дрогнули, а зрачки глаз расширились, пусть и почти незаметно.
— Никогда, — заявил он. Но налет равнодушия с его лица испарился.
Несколько секунд я наблюдал за ним, пытаясь поймать то мимолетное выражение, что успел разглядеть в его глазах.
— Он жил здесь рядом, — пояснил я. — И думаю, что бывал здесь много раз.
Бармен взмахнул рукой в моем направлении. Длины его руки было достаточно для того, чтобы он мог дотянуться до моего носа с того места, где стоял.
— Думаю, что и вы бывали здесь много раз, но единственное, что я запомнил за те годы, — это тот случай, когда нам пришлось нести вас до такси.
Я подвинул кружку, при этом моя рука снова попала во что-то липкое на стойке.
— Спасибо за это, — проговорил я, оглядывая бар в поисках чего-нибудь, чем мог бы вытереть руку, но так ничего и не нашел и поэтому решил оставить все как есть.
Я быстро взглянул на снимок с экрана моего телефона и повернул его так, чтобы было видно бармену. Он даже не посмотрел в его сторону. Но то, с каким трудом ему удавалось сохранять невозмутимое выражение лица, свидетельствовало о том, что этот человек теперь совсем не был так же спокоен и расслаблен, как в начале нашего разговора.