Юнатан взял Марию за плечи и осторожно отстранил ее от себя, чтобы взглянуть в глаза поверх маски.
— Как принял новость Эмиль?
— Он расстроен, но не отказывается говорить об этом. Я приехала рассказать, что Мальте с бабушкой у меня дома. Ваша мама согласилась переночевать у меня и позаботиться об обоих детях: моей Линде и вашем Мальте. Нина сейчас в больнице, я не знаю, что с ней: просто перебрала лишнего или тоже подхватила вирус.
— Спасибо, не представляю, как мне вас…
— Позвольте мне остаться на ночь в больнице, с сыном. Я знаю, родителям это строго запрещено, но я нужна Эмилю, как никогда. Вы ведь разрешите мне остаться, правда? — Глаза Марии расширились и наполнились слезами. — Мне необходимо быть рядом с ним! Температура поднялась, а действенных лекарств по-прежнему нет, верно? Что же будет дальше, Юнатан? Мне так страшно, и вы тоже боитесь, а это меня пугает еще больше.
— Неужели по мне настолько видно?
— Да, видно. Но почему никто не придет нам на помощь? У других стран наверняка есть свой запас препарата, и они могли бы поделиться с нами, по крайней мере из соображений самосохранения. Но никто ничего не предпринимает, и я не понимаю почему! — В голосе Марии появились жесткие обвиняющие ноты, она и сама это услышала.
Юнатан, отстранившись от нее, стоял теперь прямо напротив, сложив руки на груди и избегая ее взгляда.
— Бюрократическая машина медлительна. Нам вроде бы пообещали небольшое количество препарата, как только он будет готов, но его хватит лишь на первое время, и то не для всех. А нам необходимо такое количество доз, чтобы лекарством был обеспечен каждый житель Готланда до тех пор, пока эпидемия не утихнет.
— Сколько же людей успеет заразиться к тому моменту, как вакцину изготовят и доставят сюда? Сколько больных не дождется и умрет от гриппа? Об этом вы подумали? Это вы просчитали? Простите меня, Юнатан, я вижу, что вы сами еле на ногах держитесь. Я вовсе не хотела на вас кричать, но волнение лишает меня разума, и я себя не контролирую. Простите, ради бога.
— Оставайтесь сегодня на ночь в палате у Эмиля, но никому ни слова, слышите! У нас нет ни кроватей, ни постельного белья, ни защитной спецодежды для родителей больных детей, которые хотели бы ночевать в больнице. Для вас сделано исключение, но риск подхватить вирус от этого меньше не становится, имейте в виду.
— Конечно, я все понимаю. Однако мое место сейчас здесь, рядом с сыном. — Мария снова раскрыла руки для объятия, и на этот раз Юнатан не уклонился от них — его утешало ее тепло, ее мягкость и даже ее плач. — Прошлым летом мне в руки попалась книга о чуме, — начала рассказывать Мария, когда немного успокоилась и они оба уселись на диван. — Она читается будто сказка, не имеющая отношения к реальным людям. Наверное, историю невозможно постичь, пока она не повторится и все те же события не произойдут с тобой. Вот почему человечество из века в век совершает одинаковые ошибки. Дело не только в здравом смысле или его отсутствии. Автор той книги развивал теорию, что эпидемия чумы приобрела огромные масштабы из-за поведения зараженных. Люди бежали прочь от смерти, не сознавая, что несут ее в себе, и таким образом страшная болезнь распространялась со скоростью лесного пожара. Именно эту ошибку вы не хотите повторить, потому и закрыли границы острова. Но разве не будет особой лазейки для тех, кто готов заплатить? Я слышала в новостях, что членов правительства эвакуируют завтра утром. Кто последует за ними?
— Откуда же мне знать. Я — обычный врач, а подобные решения принимаются людьми вышестоящими, — ответил Юнатан и не утерпел, прикоснулся к прядке волос, упавшей Марии на лицо, и провел по ней большим и указательным пальцами. — А теперь идите в палату к Эмилю. В кладовке должен быть лишний матрац, но одеял точно больше не осталось.
Мария поднялась, но на полпути остановилась в нерешительности, будто хотела что-то сказать и не могла подобрать слов. Юнатан внимательно на нее посмотрел, размышляя, улыбается она под маской или, наоборот, сейчас снова расплачется.
— Вы мне очень симпатичны, доктор Эриксон, — произнесла наконец Мария. — Просто хотела вам это сказать. Да, вот… как-то неловко получилось.
— Вы мне тоже очень нравитесь, Мария, — ответил Юнатан.
В палате было темно. Единственный ночник горел на прикроватном столике рядом с койкой Эмиля. Во сне мальчик скинул с себя одеяло. Лоб блестел от пота, взмокшая челка сбилась набок, но кожу покрывали мурашки. Мария еле удержалась, чтобы не обнять сына. Но нет, нельзя — он может проснуться, а сон теперь так важен! Но Эмиль ощутил ее присутствие и открыл глаза.
— Не пугайся, это всего лишь я, малыш. Сегодня я ночую здесь с тобой.
— Значит, я скоро умру?
— Не говори глупостей!
— Родители приходят только к тем, кто скоро умрет.
— Доктор Эриксон разрешил мне побыть с тобой в виде исключения, хотя ты почти в порядке. Это наш маленький секрет, никому не рассказывай!
— Я видел Себастиана. Он пришел ко мне и сидел на том же стуле, где ты сидишь. Он не разговаривал со мной, просто сидел и молчал.
— Тебе, наверное, приснилось. Ты испугался?
— Никакой это был не сон! Я его видел по-настоящему, хотя он выглядел помладше, будто первоклашка. Я спросил его, как он сюда добрался. Может, прилетел? Себастиан рассмеялся в ответ. Смеха не было слышно, но я видел, как он смеется. Поэтому я не испугался, а, наоборот, обрадовался за него. И больным он тоже не выглядел, а таким, как обычно. Мама, я подумал, а во что превращаешься после смерти? Во что-то вроде пара? Или самому можно выбирать, хочешь ты быть паром или человеком? Или облаком, принимающим любую форму? Хоть старика с большим носом, хоть ведьмы, хоть торта со сливками, а то станешь лучом, который пройдет сквозь любую замочную скважину. Интересно, можно самому выбрать, где ты будешь после смерти? Я бы тогда обязательно отсюда ушел. Как ты думаешь, мама?
— Надеюсь, после смерти мы продолжаем существовать где-то в другом месте, потому что я бы очень хотела снова встретиться с моей бабушкой Венделой, я ведь так ее любила. Под конец она стала все забывать и путать, но осталась такой же доброй. Вот бы встретить ее такой, какой она была в моем детстве, чтобы забраться к ней на колени, обнять ее и больше ничего не бояться.
— А сейчас ты боишься, мама?
— Да, сынок. Вовсе не так я планировала это лето.
— Если тебе страшно, мама, забирайся ко мне в кровать. А то я мерзну. И тебе будет лучше, правда?
— Конечно, гораздо лучше.
Когда Эмиль уснул, Мария встала с кровати и свернулась калачиком на неудобном матраце на полу. Она улеглась не снимая куртки, но ее все равно пробирал холод. Оконные рамы старинного особняка неприятно потрескивали от каждого порыва ветра. Малыш Эмиль вынужден слушать эти страшные звуки каждую ночь. Тревога снова нахлынула на Марию. Лихорадка вернулась, Эмиль весь горел, но при этом его знобило. Мария попросила медсестру позвать Юнатана, но та сказала, что доктор уснул и будить его не стоит, ему надо хоть немного поспать, чтобы набраться сил к утру. Мария все понимала, но волнение не отпускало ее. Она беспрестанно ворочалась на матраце, прислушиваясь к дыханию сына, которое было слишком частым. Эмиль метался во сне, постанывал и бормотал что-то о Себастиане. Мария встала, чтобы пощупать лоб Эмиля. Мальчик обильно вспотел, но температура, кажется, спала. Мария попыталась успокоиться, однако ей не лежалось на месте. Она поднялась и начала мерить комнату шагами, а потом остановилась у окна и выглянула во двор, залитый лунным светом. Между сосен промелькнул белый халат. Это Юнатан. Идет от одного корпуса к другому. Сколько часов сна ему удалось урвать? Пару-тройку? Вы мне очень симпатичны, доктор Эриксон, вы это чувствуете? Чувствуете, как одна моя рука покоится у вас на спине, а другая обнимает за плечи, придавая вам сил?