— А это мы еще увидим, не правда ли? — спросил Адам. — Мы все узнаем, когда придут большие деньги. Вы обещали больше миллиона, мистер Фигг, и я поверил вам на слово.
— Вы не пожалеете.
— До встречи. — И Адам исчез.
Заталкивая блокнот в портфель, Уолли констатировал:
— Это было легко.
— Ты только что пообещал парню вознаграждение свыше миллиона. Это разумно?
— Нет. Но если это нужно для достижения цели, от этого никуда не денешься. Вот как все работает, юный Дэвид: ты подписываешь с ними контракт, затаскиваешь их на борт, следишь, чтобы они были счастливы, а когда появляются деньги, они забывают, о чем ты говорил вначале. Скажем, например, через год «Веррик» надоест заварушка с крейоксом, и фирма решит уладить это дело. Предположим, нашему новому другу Адаму выпишут чек на сумму меньше миллиона, например, на семьсот пятьдесят тысяч. Ты действительно думаешь, что этот неудачник откажется от таких денег?
— Вероятно, нет.
— Именно. Он будет так счастлив, что даже не вспомнит о нашем сегодняшнем разговоре. Только так это и работает. — Уолли бросил долгий голодный взгляд на буфет. — Какие у тебя планы на ужин? Я голоден как волк.
У Дэвида планов не было, но перекусывать здесь он не собирался.
— Жена ждет меня на ужин.
Уолли снова посмотрел на корыта и стада тучных людей, которые паслись возле них. Застыв на мгновение, он выдавил улыбку.
— Отличная мысль, — произнес он.
— Не понял?
— Взгляни на этих людей! Какой у них в среднем вес?
— Даже не представляю.
— Я тоже, но если я в некотором роде упитанный при весе в двести сорок фунтов, то эти ребята весят намного больше четырехсот.
— Говори яснее, Уолли.
— Посмотри на очевидное, Дэвид. Здесь полно людей с ожирением, и многие, вероятно, сидят на крейоксе. Держу пари. Если я сейчас прокричу: «Кто принимает крейокс?» — половина этих бедных ублюдков поднимет руки.
— Не делай этого.
— И не собираюсь. Но ты не понял, к чему я клоню.
— Хочешь раздать им визитные карточки?
— Нет, умник. Но должен быть способ проверить, принадлежат ли эти люди к тем, кто принимает крейокс.
— Но они еще не умерли.
— Ждать осталось недолго. К тому же мы можем добавить их к нашему второму иску по случаям с несмертельным исходом.
— Я чего-то не понимаю, Уолли. Помоги мне. Разве нам на каком-то этапе не потребуется доказать, что лекарство действительно причиняет вред здоровью?
— Разумеется, и мы докажем это позже. Когда наймем экспертов. Сейчас важнее всего заключить со всеми контракты. Это лошадиные скачки, Дэвид. Нам нужно найти способ проверить этих ребят и заключить с ними контракты.
Время близилось к шести часам, и в ресторане становилось все многолюднее. Только Дэвид и Уолли сидели и не ужинали. К ним приблизилась семья из четырех тучных человек, каждый держал две тарелки с кусками пиццы. Они остановились у их стола и с угрожающим видом уставились на двух юристов. Дело было серьезное.
Следующую остановку они сделали у двухквартирного дома близ аэропорта Мидуэй. Дэвид припарковался у бордюра за древним «фольксвагеном-жуком» на стоянке. Уолли сказал:
— Лейдеру Шмидту было пятьдесят два, когда он скончался в прошлом году от обширного инсульта. Я говорил с его вдовой, Агнес.
Но Дэвид слушал вполуха. Он пытался убедить себя, что действительно этим занимается: рыщет по неблагополучным районам юго-восточного Чикаго вместе со своим новым боссом, который не может сидеть за рулем из-за ряда проблем, в темноте, спасаясь от уличных головорезов, стуча в незнакомые двери грязных домов, не зная, что там внутри, — все с целью заманить клиентов, прежде чем у них на пороге появится другой юрист. Что подумали бы об этом его друзья с юридического факультета Гарварда? Сильно бы они смеялись? Но Дэвид решил, что на самом деле ему все равно. Любая работа в сфере юриспруденции лучше его прежней работы, а большинство его друзей с юридического факультета чувствовали себя несчастными. Он же, напротив, чувствовал себя свободным.
Агнес Шмидт либо пряталась, либо отсутствовала. Никто не подошел к двери, и юристы поспешили ретироваться. По дороге Дэвид сказал:
— Послушай, Уолли. Я в самом деле хотел бы попасть домой повидать жену. Я почти не видел ее последние пять лет. Пора мне это исправить.
— Она очень хорошенькая. Так что мне не в чем тебя упрекнуть.
В течение недели после подачи иска фирма нашла восемь дел со смертельным исходом — весьма внушительная цифра. На этом они уж точно могли бы разбогатеть. Поскольку Уолли так часто повторял это, вся фирма почти поверила, что каждое дело принесет почти полмиллиона долларов чистой прибыли «Финли энд Фигг». Его расчеты представлялись сомнительными и основывались на утверждениях, которые в реальности можно было поставить под вопрос, по крайней мере на предварительном этапе судебного разбирательства, но все три юриста и Рошель уже мечтали о таких суммах. Новости о крейоксе распространились по стране, причем исключительно негативные, и дальнейшее будущее «Веррик лабз» выглядело зловеще.
Фирма усердно работала над привлечением новых дел, поэтому все сотрудники пришли в ужас, осознав, что фактически могут потерять одно из них. Как-то утром Милли Марино приехала в офис в плохом настроении и потребовала встречи с мистером Фиггом. Она наняла его для утверждения завещания ее супруга в отношении недвижимости, а потом неохотно согласилась участвовать в иске по крейоксу после его смерти. В кабинете Уолли за закрытой дверью она объяснила, что не может смириться с тем, что один юрист фирмы — Оскар — подготовил завещание, по которому весьма дорогостоящее имущество усопшего (коллекция бейсбольных карточек) досталось не ей, и теперь другой юрист — Уолли — утверждал то же самое завещание. По ее мнению, это представляло собой возмутительный конфликт интересов и нижайшую подлость. Расстроившись, она залилась слезами.
Уолли попытался объяснить, что юристы связаны требованием соблюдать конфиденциальность. Когда Оскар готовил завещание, ему приходилось выполнять пожелания Честера, а Честер хотел, чтобы бейсбольные карточки прятали до его смерти, а потом отдали его сыну Лайлу; значит, только так и могло быть. С этической точки зрения Оскар не имел права разглашать какую бы то ни было информацию другим лицам о Честере и его завещании.
Милли все представляла себе иначе. Как жена она имела право знать все о его имуществе, особенно о таком ценном, как бейсбольные карточки. Она уже поговорила с дилером. Одна только карта Босоногого Джо стоила не меньше ста тысяч долларов. А вся коллекция могла принести сто пятьдесят тысяч.
На самом деле Уолли было наплевать на карточки и на имущество покойного, если уж на то пошло. Гонорар в пять тысяч долларов, который когда-то соблазнял его, теперь казался ничтожным. Его ждало дело о крейоксе, и он готов был сделать все, что угодно, лишь бы сохранить это дело.