На том месте, где раньше покоился целый череп младенца, теперь лежало множество мелких его обломков. Тело спокойно пролежало в земле две тысячи лет до того, как она откопала его — чтобы подвергнуть разрушению…
У нее пересохло в горле.
Сев на дно котлована, Эрин, едва касаясь кончиками пальцев обломков черепа, считала их. Слишком много. Она опустила голову. Свидетельства причины смерти младенца были утрачены по ее недосмотру. Она должна была завершить откапывание скелета и только после этого идти за Нейтом в палатку, чтобы смотреть результаты, полученные на РОН.
— Доктор Грейнджер? — обратился к ней Хайнрих, стоявший на краю котлована.
Эрин быстро повернулась к нему, чтобы он, не дай бог, не подумал, что она молилась. Этот студент-археолог из Германии отличался чрезмерной религиозностью, и Эрин не хотела давать ему повод думать, что и она столь же привержена религии.
— Хайнрих, надо поместить в гипс остальную часть этого экспоната, — сказала она, решив предохранить оставшуюся часть скелета от возможных последующих толчков и негативных последствий землетрясения.
А ведь для сохранения этого крошечного черепа надо было сделать так мало. Но сейчас уже так поздно…
— Будет сделано.
Хайнрих пригладил пятерней свои отросшие светлые волосы и поспешил к палатке с приборами и принадлежностями, благополучно пережившей землетрясение. Убыток от этого стихийного бедствия потерпела только Эмми — разлилась ее банка с диетической кока-колой.
Джулия, сильфидоподобная [7] подружка Хайнриха, поспешила за ним. Она не должна была находиться в зоне раскопок, но Эрин не возражала против того, что она проводила здесь уик-энды.
— Я проверю наши приборы.
Взволнованный голос Эмми сразу навел Эрин на мысль о том, насколько все они еще молоды. Даже в их возрасте она не была такой молодой. Или была?
Эрин жестом руки обвела вокруг ипподрома. Все здесь было в руинах еще до их прихода сюда.
— Этому месту пришлось испытать многое, — сказала она, а потом, придав своему голосу показную бодрость, добавила: — Давайте поработаем и приведем его в нормальное состояние.
— Мы же можем отстроить его заново. У нас есть технологии. Он будет лучше, чем прежде, — поддержал ее Нейт, до этого гудевший себе под нос музыкальный пассаж из «Человека на шесть миллионов долларов». [8]
Эмми, перед тем как направиться к своей палатке, посмотрела на него с кокетливой улыбкой.
— Вы можете принести мне новую доску? — спросила Эрин Нейта.
— Да не вопрос, профессор.
Нейт ушел, а мелодия, которую он напевал, продолжала звучать в ее голове. А что, если они и вправду смогут возродить его заново? Не пятно раскопок, а все это место…
Эрин пристально рассматривала руины, представляя себе, как изначально могло выглядеть это место. Мысленно она разместила на нем ту половину строений, которые теперь были разрушены до основания. Она представила себе ликующие толпы, грохот колесниц, топот копыт. А затем вспомнила, что произошло здесь до того, как был построен этот ипподром: избиение младенцев. Представила себе панический ужас беспомощных матерей, у которых воины вырывали из рук младенцев. Матерей заставляли смотреть, как удары меча прерывали плач их детей.
Сколько загубленных жизней…
Если обнаруженное ею окажется именно тем, что она предполагает, то уже сейчас Эрин может высказать догадку, почему Ирод построил свой ипподром именно на этом месте. Не испытывал ли он приливов какого-то мрачного веселья оттого, что топот копыт и потоки крови еще больше осквернят могилы тех, кого он лишил жизни?
Пронзительное ржание вывело ее из состояния задумчивости. Она встала и посмотрела в сторону конюшни, рядом с которой конюх прогуливал игривого белого жеребца. В лошадях Эрин разбиралась. В детстве она по многу часов проводила в стойлах и знала, причем не понаслышке, как ненавистны лошадям землетрясения. Какое сильное волнение и беспокойство проявляли эти крупные, чуткие животные перед первым толчком и как трудно было успокоить их после землетрясения. Она надеялась, что этим лошадям обеспечен надлежащий уход.
Вернулись Хайнрих и Нейт. В руках у Нейта была целая доска, а Хайнрих принес коробку с гипсом, кувшин с водой и ведро. В университете он посещал класс искусства и дизайна, и него были хорошие руки — как раз то, что было необходимо для того, чтобы помочь Эрин собрать воедино куски черепа.
Нейт протянул ей доску. На Эрин пахнуло свежим лесным запахом сосны, что было так необычно здесь, в жаркой пустыне. Осторожно, стараясь не повредить оставшейся части скелета, он спустился к ней. Они вдвоем установили доску на место сломанной, придвинули ее плотно к стенке котлована и в этом положении закрепили ее скобами. Она надеялась, что новая доска не сломается и не сделает ее несчастной, как это произошло с прежней.
Нейт ушел проверять свои приборы, а они с Хайнрихом принялись раскапывать песок. Доска повредила череп и левое предплечье. Эрин вспомнила крохотный родничок, вспомнила шейный отросток плечевой кости. Она была уверена в том, что это были свидетельства, улики. Теперь они утрачены навсегда.
Перед тем как сохранить хотя бы то, что осталось, она подняла камеру и сфокусировала ее на разбросанных по песку обломках черепа. Затем сфотографировала сломанную плечевую кость, ее отломанный радиусный отросток. Щелкая затвором, она чувствовала, будто ее предплечье посылает в мозг импульсы сочувствия. Эрин сама в четырехлетием возрасте повредила свое предплечье, и с тех пор оно нередко напоминало ей об этом.
Кладя камеру на место и все еще глядя на эту сломанную кость, Эрин, проведя пальцами по левой плечевой кости, словно вновь перенеслась в тот момент в прошлом, когда впервые почувствовала боль в предплечье.
Ее мать потащила Эрин к отцу, заставляя показать ему ангела, которого она только что нарисовала цветными карандашами. Гордая, надеясь на похвалу, девочка протянула ему картину, которую он взял в свою огромную мозолистую руку. Отец был таким высоким, что ее макушка была ниже его колена. Он, взяв картину, лишь мельком взглянул на нее.
Внезапно отец сел и притянул ее к себе, поставив у своих колен. Ее начала бить дрожь. Ей было всего четыре года, но она уже знала, что самое опасное в мире место как раз и находится возле отцовских колен.
— Какой рукой ты рисовала этого ангела? — Его трубный голос заполнил ее уши, как мощный поток воды, внезапно хлынувший на землю.
Еще не научившись врать, она подняла свою левую руку.