Эрин побледнела, а затем, выпрямившись, произнесла:
— Я понимаю, сержант, какие могут быть последствия.
Но в этом-то Джордан как раз и сомневался.
— Вам когда-нибудь доводилось спускаться вниз на веревке?
— Конечно, — ответила она. — Я давно потеряла счет таким спускам.
Он пристально посмотрел на нее.
— Я полагаю, что вы можете считать больше, чем до одного?
Она улыбнулась.
— Со счетом у меня все в порядке. Я даже могу сосчитать до ста.
Джордан почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере, с тем, чтобы опустить ее вниз, проблем не будет.
— С этого момента вы подчиняетесь всем моим командам. Когда я скомандую прыгать…
Эрин сделала серьезное лицо.
— Я спрошу, на какую высоту. Мне все это известно.
Теребя себя за мочку уха, Джордан сказал:
— Сэндерсон, подбери доктору Грейнджер подходящие ремни. Она пойдет с нами.
26 октября, 16 часов 42 минуты
по местному времени
Тридцать миль от Масады
Батория снова задернула занавеску, которая скрыла от нее голый пустынный пейзаж вокруг ангара аэропорта, и вдруг задумалась, а не в последний ли раз она видела сейчас солнце.
На несколько мгновений женщина закрыла глаза и погрузилась в себя. Она глубоко вдохнула и попыталась заглушить боль, которую кровь беспрерывно разносила по всему ее телу, эту тупую боль, которая всегда при ней и которую невозможно забыть, — напоминание об обете, который она дала, когда была намного моложе. Эта боль была так же неразлучна с ней, как черная ладонь, вытатуированная на ее шее и похожая на сдавливающую горло руку; боль и ладонь появились одновременно, связывая данную на крови клятву и готовность пойти на любые жертвы ради Него.
Протянув пальцы к горлу, Батория ощупала этот источник боли и символ, напоминающий об обете. Он служил и еще одной цели: защите. Это был знак того, что она является одной из избранных Им; он как бы возвышал ее над всеми. Никто не смел к ней прикоснуться, и все подчинялись ей.
Батория с усилием отвела руку назад, напомнив себе о том, что никогда не должна проявлять даже малейшей слабости, в особенности перед другими людьми.
Она повернулась, всматриваясь в черный провал ангара, чуть освещенный цепочкой светильников, свешивающихся с укрепленной к стропилам арматуры. Ее команда уже была на борту вертолета и дожидалась ее.
Кто-то из членов экипажа с лязгом закрыл задний грузовой люк. Что-то громко стукнуло в эту закрытую дверь, затем человек отошел на шаг назад, так чтобы изнутри машины могли видеть его дрожавшую фигуру, после чего дверь закрыли на замок.
Она позволила себе чуть улыбнуться, успокаивая и подбадривая себя. Черная метка на ее горле не только защищала ее.
Тсс, издала она звук, обращенный в темноту. Подожди немного, и ты станешь свободной.
Послание это содержало не слова — оно отгоняло прочь желания тепла и комфорта.
Батория почувствовала, как ей ответило эхо: удовлетворение, голод и глубокий колодец, наполненный любовью.
Греясь в этом свете, она подтянула кевлар [17] и кожаные брюки так, чтобы они облегали ее формы, после чего пристегнула кобуру с «ЗИГ-Зауэром» [18] к одному из плечевых ремней безопасности и пошла через широкий ангар к вертолету, чтобы присоединиться к своей команде. Винты уже вращались, и машина была готова подняться в воздух, шум, казалось, заполнял все ближнее пространство.
Пригнув голову под вращающимися лопастями, Батория взобралась в кабину специально спроектированного вертолета «Еврокоптер Пантер», [19] и герметичная дверь захлопнулась за ней. Внутри было темно и холодно, в замкнутом пространстве салона, казалось, можно говорить только шепотом. Эта машина средней грузоподъемности была способна взять на борт десять человек и шестьсот фунтов груза, помещенного в хвостовой отсек.
Но это был не обычный вертолет. Модифицированный на основе технологии «стелс», он был практически невидимым, а звукопоглощающая изоляция двигателя делала его почти неслышным. К тому же он был окрашен в израильские камуфляжные цвета, принятые в данном регионе. Исключения составляли окна кабины — они были закрашены черным, что делало их невидимыми снаружи.
Когда Батория пробиралась к своему изолированному от других сиденью, все глаза следили за ней. Все девять человек в вертолете были сезонными охотниками, профессионалами. Она видела голодный блеск в их глазах, видела дикость, прикрытую их пустыми, ничего не выражающими взглядами.
Не обращая на них внимания, женщина села рядом со своим помощником Тареком. В сумраке кабины он казался тенью и был таким же холодным, как тень. Она вспомнила жар, исходивший от Фарида, прикосновение его горячей руки к своей спине. Сейчас это казалось ей воспоминаниями о чем-то очень давнем.
Надев наушники, Батория связалась по радио с пилотом. В затемненной машине он будет ориентироваться в полете только по приборам, показания которых будут корректироваться программами, моделирующими маршрут полета.
— Какой наш статус? — спросила она.
Ответ пилота был скорым и лаконичным:
— Я уже получил по радио соответствующие израильские коды безопасности, необходимые для посадки на вершине. Они ожидают грузовой вертолет. Мы будем готовы приземлиться на вершине через двадцать две минуты.
Батория проделала простые вычисления в уме. Спустя семь минут после захода солнца.
Отлично.
По еле слышному шуму, доносившемуся снаружи, она поняла, что двигатели заработали быстрее. Батория представила себе двери ангара, раскрытые у нее над головой, и солнце, светившее через них. Вертолет накренился вперед, к солнцу, и она представила себе, как он летит над горячими песками — темная пылинка над огненно-красным морем.
— Сколько? — прорычал Тарек.
Батория поняла, о чем он спрашивает: с какими силами им предстоит встретиться в Масаде? Но, кроме этого, в этом слове ей послышалась жажда боя. Оно как будто наполнило салон вертолета сильным эмоциональным возбуждением, оно было спичкой, брошенной в бензиновую лужу.