Елеазар жестом руки приказал мужчинам отойти и поднял успокоившуюся девочку. Он бережно прижал ее холодное тело к своей груди, и она, как это бывало в прежние времена, прильнула к нему. Он молился, прося Всевышнего дать ему силы на то, чтобы исполнить это праведное действо. Камень, который он прижимал к телу свободной рукой, напомнил ему о клятве, которую он дал.
Старший, стоящий в стороне, затянул молитвы, связывая воедино жертву, принесенную наверху, и эту жертву в подземном храме, используя старинные магические заклинания, священные слова, подбрасывая при этом щепотки ладана в маленькие погребальные костры. А в это время на плоской вершине горы восставшие лишали жизни своих соплеменников, спасая их от римлян, пробившихся через ворота.
Эта трагическая расплата кровью создавала долг, покрыть который надо было здесь.
Держа в руке камень, Елеазар вместе с девочкой приблизился на несколько шагов к саркофагу, который к этому времени почти наполнился до самых краев, жидкость в нем чуть шумела, и ее поверхность поблескивала в свете факелов. Сейчас это была миква — ритуальная ванна, в которую погружаются желающие совершить очистительное омовение.
Но не благословенная вода, а вино наполнило ванну. Повсюду на полу стояли пустые глиняные кувшины.
Подойдя к усыпальнице, Елеазар заглянул в ее черную глубину. При свете факелов вино казалось кровью. Азува уткнулась лицом ему в грудь. А его самого переполняла горькая печаль.
— Давай, — приказал старший.
Прижав в последний раз маленькое тело девочки к себе, он услышал, как она всхлипнула. Елеазар посмотрел в темный дверной проем. Он мог бы еще спасти ее тело, но только в том случае, если обречет ее душу на вечные муки, а также и свою. Намеченное ужасное действо было единственным праведным путем ее спасения.
Воин самого высокого ранга, приняв девочку из рук Елеазара, держал ее над раскрытой усыпальницей. А она прижимала к груди куклу, в ее глазах застыл ужас, когда он наклонил ее над поверхностью вина. И остановился. Она отыскала глазами глаза Елеазара. Он протянул к ней руку, но почти сразу отдернул ее назад.
— Да будет благословен господин наш Всевышний, пребывающий на Небесах, — речитативом произнес старший.
А над ними вдруг смолкли все песнопения. Азува склонила голову, как будто тоже услышала это. Елеазар представил себе кровь, впитывающуюся в песок и проникающую вниз, в глубь горы. Все должно быть сделано немедленно. Многие смерти наверху дали сигнал к тому, чтобы закрыть усыпальницу — то будет финал этого мрачного действа.
— Елеазар, — промолвил старший. — Пора.
Елеазар держал в руках бесценный камень, священный секрет которого заключался в том, что подвинуть его вперед можно было, только приложив к нему большое усилие. Держа камень в руках, Елеазар почти не чувствовал его веса — сердце заставляло его глубоко и часто дышать.
— Этому суждено свершиться, — сказал человек в мантии, и сейчас его голос звучал мягче, чем прежде.
Елеазар не поверил этому голосу, а потому и не ответил. Он подвинул девочку ближе.
Старший опустил ее в вино. Она, барахтаясь в темной жидкости, хваталась маленькими пальчиками за каменные стенки своего гроба. Красная жидкость, перехлестывая через края, растекалась по полу. Ее глаза с мольбой смотрели на Елеазара, когда он клал камень, который до этого держал в руках, ей на грудь — а потом нажал на него. Под действием веса камня и усилия его дрожащей руки ребенок глубоко погрузился в винную ванну.
Азува больше не сопротивлялась и лишь плотнее прижимала куклу к груди. Она лежала так спокойно, словно уже была мертвой. Ее губы двигались, произнося слова, которые были не слышны, потому что ее маленькое лицо было под слоем вина.
Какими же были эти последние слова?
Елеазар знал, что этот вопрос будет тревожить его до конца дней.
— Прости меня, — задыхаясь, произнес он. — И прости ее.
Вино, пропитавшее рукава его сутаны, казалось, жгло ему кожу. Все время, пока старший не закончил молитвы, он смотрел на ее недвижное тело.
И время это показалось ему вечностью.
Наконец молитва закончилась и можно было встать. Утопленная Азува осталась на дне, навеки придавленная весом священного камня, ставшего ее вечным стражем. Елеазар сотворил молитву о том, чтобы это действо очистило ее душу, о вечном раскаянии за порчу, которую она несла в себе.
Моя маленькая Азува…
Он рухнул на саркофаг.
— Закрыть его, — приказал старший.
Известняковая плита, поддерживаемая веревками, опустилась на свое прежнее место. Мужчины замазали стыки плиты и саркофага жидкой смесью золы и извести, чтобы связать камни между собой.
Елеазар провел ладонями по стенам ее темницы, словно это прикосновение успокаивало ее. Но ей уже не нужно было успокоения.
Он приник лбом к суровому бездушному камню. Это был единственно возможный путь. Все было сделано во имя высшего блага. Но все эти правдивые доводы не облегчают боли. Ни его боли, ни ее.
— Ну, пошли, — сказал старший. — Мы сделали то, что должно было быть сделано.
Елеазар с шумом наполнил легкие грязным зловонным воздухом. Воины, кашляя, направились к выходу, шаркая по каменному полу. А он стоял один вместе с ней, покоящейся в сырой усыпальнице.
— Ты не можешь дольше оставаться здесь, — обратился к нему старший, стоя в дверном проеме. — Ты должен идти другим путем.
Елеазар, спотыкаясь, пошел на голос; слезы, застилавшие глаза, почти ослепили его.
Как только они уйдут, усыпальница будет скрыта, проход к ней исчезнет. Ни одно живое существо не запомнит места, где он находится. Любой, кто осмелится пройти к нему, лишится жизни.
Елеазар почувствовал на себе пристальный взгляд старшего.
— Ты сожалеешь о том, что дал клятву? — спросил он. В его голосе слышались жалость и сочувствие, но также и неколебимая твердость.
Эта твердость и явилась причиной того, что Христос называл их старшего «Петрус», что значит «Камень». Он был апостолом, которому суждено было стать основателем новой Церкви.
Елеазар встретил этот пристальный каменный взгляд.
— Нет, Петр, я не сожалею.
Призирает на землю, и она трясется; прикасается к горам, и дымятся.
Псал. 103:32
26 октября, 10 часов 33 минуты
по местному времени
Кесария, Израиль
Доктор Эрин Грейнджер осторожно обмахивала мягкой кисточкой древний череп. По мере того как с него слетала пыль, она своими глазами ученого внимательно рассматривала тонкие линии стыков костей, открытый родничок. Ее внимательный взгляд оценивал степень омозолелости, судя по которой этот череп мог принадлежать новорожденному и, судя по форме тазовой кости, мальчику.