Он и сам подозревал, что его смех звучит неестественно. И что дело тут в физическом истощении и, может быть, в нервном напряжении этой постоянной борьбы с одолевающим его ужасом, вызванном безнадежностью его положения. Шон не был дураком, он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Но теперь ему было на это наплевать. Потому что у него созрел план.
Затею с овсяными хлопьями он придумал еще в самом начале. Разглядеть что-либо в крошечное окно было практически невозможно — трава и груда камней примерно в метре от него снаружи полностью скрывали окружающий пейзаж. Зато однажды Шон увидел белку, которая с тех пор иногда заглядывала к нему в лишенное стекла окошко (для нее и предназначались хлопья). Увидев зверька, он пришел в восторг и одновременно очень удивился: как этой белке удалось выжить здесь, на болотах, кишащих аллигаторами?! Потом вспомнил услышанные в школе термины «экосистема» и «борьба видов». Это дало ему пищу для размышлений.
Если белка оказалась способной здесь выжить, почему бы ему тоже не попробовать?
Шон еще раз как следует обдумал свою нынешнюю ситуацию. И в итоге размышлений заключил: окошко было слишком узким, чтобы десятилетний ребенок мог в него протиснуться. Но ребенку лет пяти это наверняка удалось бы. Конечно, у последнего не хватило бы сил для того, чтобы вскарабкаться к окну по стене, — этим, очевидно, и объяснялось то, что Кош Чародей даже не счел нужным загородить это окошко решеткой.
И вот тут Шона осенило: если он похудеет до состояния «кожа да кости», то невозможное может оказаться возможным.
Идея, само собой, была безумной, но, подумав, Шон себе сказал: во-первых, другого выхода все равно нет; во-вторых, план не так глуп, как кажется на первый взгляд; в-третьих, так или иначе, эти гребаные хлопья уже достали.
Вот почему в последние дни он довольствовался примерно одной третью своего ежедневного рациона, а остальное отправлял в окошко. Туда же он выливал сок, к которому были подмешаны растолченные снотворные таблетки (если этот психопат Кош думал, что Шон этого не замечал, значит, не такой уж он был и умный). Взамен Шон набирал в бутылку дождевую воду — правда, много собрать не удавалось — и пил понемногу, маленькими глотками.
Также он выполнял разные упражнения, которым научил его Сонни-бой — один из самых старших детей в его большой приемной семье. Сонни-бой был здоровенным тупым верзилой, который таскал деньги из материнского кошелька и торговал дурью, работая на какого-то мелкого дилера из трущобного квартала Опа-Лока. Его заветной мечтой было разжиться автоматическим оружием. Единственной положительной чертой Сонни-боя было то, что он не удосуживался прятать подальше номера порножурнала «Хастлер», что позволяло Шону знакомиться с их содержанием. Заодно Шон научился у него качать мышцы, даже не вставая с кровати: так было даже удобнее — можно было зацепиться за перекладину спинки пальцами ног и делать упражнения для брюшного пресса. Если заняться этим и сейчас, а заодно перестать есть, можно будет похудеть очень быстро!
Шон вздохнул и потер пальцами виски.
Иногда у него возникало странное ощущение — он не мог понять, делал ли он недавно те вещи, о которых вроде бы помнил, что да, — или же только хотел сделать? Что-то вроде ложной памяти… Но об этом еще будет время подумать после.
Он сел на своем голом матрасе и поднял кверху футболку, чтобы осмотреть все сильнее выпирающие ребра. Его худоба становилась ужасающей — но, в конце концов, он этого и добивался. Он сам устроил себе такое испытание — он, и никто другой.
Шон опустил футболку.
— Сегодня воскресенье, — заставил он себя повторить вслух (или в прошлый раз он это не говорил, а только подумал?). — Я здесь со среды. — Он медленно считал дни, загибая грязные пальцы. — Я здесь четыре дня. И семнадцать дней прошло с тех пор, как меня украли.
Он поднял голову и расправил плечи. Потом попытался сосредоточиться на своем страхе, чтобы преобразовать его в уверенность.
— Плевать я хотел на страх. Я отсюда сбегу. Белка против аллигаторов… Еще неделя — и я стану таким тощим, что пролезу в окошко.
— Что, сопляк, беседуешь сам с собой?
Дверь камеры распахнулась, и на пороге появился Кош.
Увидев, что кровать стоит не там, где раньше, Чародей насмешливо фыркнул:
— О, ты занялся переустройством интерьера?
Кажется, собственная шутка привела его в восторг.
— Вот именно, — ответил Шон. — Говенная у вас обстановочка.
Брови Коша сдвинулись к переносице, и он стремительно вошел в камеру, явно собираясь ударить Шона. Он уже занес руку для удара, но вдруг так же резко ее опустил.
— Ах, Шон, Шон, Шон… — произнес он со вздохом. — У тебя и впрямь незаурядная сила воли. Ты особенный ребенок. — Он присел на корточки возле кровати. — А знаешь что? Я ведь пришел тебя убить. Да-да, я тебя уверяю. Но ты подал мне другую идею. Просто замечательную — ты поможешь мне кое-кого убедить. Одного человека. Он такой же стойкий, как ты. Тоже особенный. Вот увидишь. Но я уверен, что мы все трое взаимно поможем друг другу.
Кош слегка приподнял полы своего длинного черного плаща и сделал пируэт, как девочка, демонстрирующая подругам новое платье на школьном дворе. Затем, преувеличенно церемонно поклонившись, сказал:
— Шон, представляю тебе мистера Незнакомца. Мистер Незнакомец, представляю вам Шона. — Словно спохватившись, Кош прижал ладони ко рту. — Ах да, я и забыл — вы ведь его уже знаете!
Шон в ужасе смотрел на человека, подвешенного на цепях к потолку. Он чувствовал, как к глазам подступают слезы.
— Вот видишь, Шон. Я говорил тебе, что он особенный. Он тоже не хочет умирать.
Губы человека слабо шевелились.
— Ты знаешь, что он делает? — спросил Кош. — Он молится! Невероятно, правда?
Кош вплотную приблизился к человеку, который зажмурился от явного отвращения.
— Дорогой мистер Незнакомец, позвольте, я расскажу вам кое-что по поводу молитв. Речь идет о масштабном медицинском исследовании, результаты которого были недавно опубликованы в таком авторитетном издании, как «Америкен хелс джорнал», а после перепечатаны в не менее авторитетном «Нью-Йорк таймс». Итак, опытным путем удалось установить, что молитва не имеет никакого благотворного медицинского эффекта!
Кош придвинул кресло ближе к своей жертве и силой заставил Шона в него сесть.
— Медики наблюдали за людьми, перенесшими операцию на сердце, за которых молились их близкие, — продолжал Кош, — и сравнивали их состояние с состоянием точно таких же больных, за которых никто не молился. Результат был однозначным: никакой разницы не обнаружилось! Молитвы никак не влияли ни на быстроту выздоровления, ни на наличие или отсутствие послеоперационных осложнений. Это масштабное исследование обошлось в два миллиона четыреста тысяч долларов, и в нем принимали участие в общей сложности тысяча восемьсот пациентов на протяжении целых десяти лет. Судите сами, насколько оно заслуживает доверия.