Это произошло уже после хипповского периода его жизни (он был страстным поклонником Керуака и всего поколения битников), во время эпохи секса и наркотиков и еще до наступления эры алкоголя, если я ничего не путаю.
Можете сами догадаться, что школьные разговоры о родителях давались мне нелегко.
— Почему твоего отца никогда нет дома?
— Он все время на гастролях. У него цирковой номер с крокодилами.
— Фу, дрянь какая… А ты его хоть когда-нибудь видишь?
— На Рождество. Цирк приезжает во Флориду только на зиму.
— Врешь ты все. Он небось давно от вас ушел, и твоя мать сосет у крокодила!
Джордж Дент был закоренелым врагом условностей. Он не остановился бы ни перед чем, чтобы защитить свою свободу. Он считал, что это «поэтично».
Я, кстати, согласен: быть закоренелым эгоистом, предпочитать компанию аллигаторов человеческому обществу, напиваться, затевать драки, жрать наркоту и потом искать нирвану в грязных трущобах, кишащих тараканами, — в каком-то смысле это действительно поэтично.
Хотите сказать, что я плохой сын? Ничего-то вы не знаете.
Мало того что отец почти не бывал дома во времена моего детства — однажды он полностью выпал из моей жизни на целых шесть лет.
Его посадили за торговлю марихуаной.
Основным источником моих сведений о нем были рассказы матери. Она никогда не скрывала радости, когда он в очередной раз уезжал на гастроли. Мама ни разу не согласилась поехать вместе с ним. Она прекрасно без него обходилась. Главным для нее было защитить меня от его влияния, а на все остальное она закрывала глаза — на пристрастие отца к наркотикам, на бродячий цирк со всеми его причудами, на анархистские общества, в которых отец состоял, на демонстрации, во время которых сжигали американский флаг, на стычки с полицией и однодневные романы со стриптизершами. Я в те времена ничего об этом не знал.
Однажды я навестил отца в тюрьме, но он отказался меня видеть. Мы встретились уже после того, как он освободился. Отчего-то он вбил себе в голову, что должен вернуться в семью, начать все с чистого листа и передать мне свою систему ценностей. У него на руках появилось множество татуировок. Работать он устроился охранником на парковке.
Тогда я сбежал из дома вместе с Кэмероном.
Мы поставили палатку в одном из глухих уголков Эверглейдс [2] и целыми днями играли в «Людей Икс» — Циклопа и Росомаху на боевом задании. Мы развлекались, взрывая огромные петарды, которые грохотали и дымили не хуже динамитных шашек, — что и привлекло наконец внимание полиции. За этим последовало возвращение домой и мощный разнос от предков. Все мои видеокассеты с похождениями супергероев отправились на помойку, а меня заставили весь остаток лета работать в школе.
Джордж Дент был упрям как осел. Он действительно взялся за мое воспитание — хотя оно заключалось преимущественно в том, что он охаживал меня ремнем за плохие отметки. Не больно, но все равно унизительно — тем более унизительно, что я даже не мог его за это по-настоящему ненавидеть, как тот ребенок, которого наказывают по всей строгости.
Отец всегда был человеком скрытным и совершенно непредсказуемым — он мог задать мне взбучку, а потом повезти с собой на рыбалку и там, готовя наживку для крабов, читать мне наизусть стихи Ричарда Бротигана. А потом в упор меня не замечать или вообще куда-то исчезнуть на несколько недель.
В общем, первостатейный псих, и мудак к тому же.
Но со временем, хотите — верьте, хотите — нет, я успокоился. Все мои чувства к Джорджу Денту угасли.
Думаю, он стал жертвой хипповской революции шестидесятых, которая притягивала его, как огонь притягивает мотыльков. Наркотики, беспорядочные сексуальные связи, полный разрыв с семьей… Взрослый человек вроде вас мог бы это понять. Но какой ребенок простил бы такое?
Когда мы с матерью наконец от него уехали, он никак на это не отреагировал. Мы преодолели 4400 километров и обосновались в Лос-Анжелесе, где я поступил в медицинский университет. Джордж тоже уехал из Неаполя и перебрался в какое-то захолустье, где нашел себе работу мусорщика.
У меня было такое ощущение, что всю свою жизнь он отчаянно барахтается в окружающей действительности, как брошенный в воду человек, не умеющий плавать.
На долгое время я вообще потерял его из вида. Прошли годы, рухнули башни-близнецы, лицо Америки неузнаваемо изменилось, а моя мать умерла от рака в прошлом году. Клэр, моя жена, предложила вернуться в родные места. Я охотно согласился. И вот мы снова оказались в Неаполе, городе моего детства.
Отца я больше никогда не видел.
Я даже не познакомил его с моей семьей.
Что-то мне в этом помешало, и это было сильнее меня. Психолог наверняка сказал бы, что, обзаведясь семьей, я вновь почувствовал гнев по отношению к Джорджу за то, что по его вине был лишен родительской заботы в детстве и поддержки в юности. Или что я просто хочу свалить вину за собственные слабости на чужие плечи.
Но даже если и так, мне плевать — все это теперь уже не важно. Истина заключается в том, что можно прекрасно обходиться без отца. Особенно если он преступник. В таком случае нужно изолировать себя от него. Полностью. И если уж быть до конца откровенным — я надеялся, что в следующий раз увижу Джорджа только во время его похорон.
Но сейчас, когда я держал в руках его фотографию, все старые вопросы вновь всплыли в моей памяти. И я не был уверен, что хочу знать ответы на них.
Например, кто такой на самом деле Джордж Дент?
Ясно одно: на данный момент я еще очень далек от того, чтобы это узнать.
Хаотичный поток воспоминаний полностью захватил меня, и я напрочь забыл, что должен забрать Билли из школы. И в итоге опоздал.
Не было печали, черти накачали…
Когда я подъехал, Билли стоял снаружи, на верхней площадке лестницы. Было два часа с четвертью, поэтому основная масса домохозяек, приехавших на семейных джипах за своими отпрысками, уже схлынула. Парковка опустела. Директриса школы, мисс Скорбин, безжалостная, несмотря на фамилию, уже собиралась отправить моего сына на дополнительные занятия. Это была старушенция ростом под метр восемьдесят, прямая и высохшая, как мумия, вечно в черном платье с глухим воротом. Самое ужасное заключалось в том, что она оставалось такой последние лет пятьдесят: когда я учился в этой школе, она выглядела точно так же.
Я сделал глубокий вдох, после чего адресовал мисс Скорбин самую очаровательную из своих улыбок. В ответ она скривила тонкие и сухие, словно у покойницы, губы и пожелала мне «приятно провести день», тогда как на ее пергаментном лице явственно читалось совершенно другое: «Каким ты был раздолбаем, Пол Беккер, таким и остался. Сколько тебя помню, вечно ты опаздывал, а теперь уж ясно, что этого не изменить. Горбатого могила исправит».