Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.
— Я слышала, что часто не получается с первой попытки.
Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.
— Это же легко, — повторил он.
— Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, — предположила Оливия.
Руперт растерянно посмотрел на нее.
— Ты об этом много знаешь? — В его голосе не было упрека, лишь любопытство.
— Это всего лишь сильный укол в темноте. — Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.
— Я думал, самое важное — размер.
— Кажется, я слышала то же самое, — осторожно согласилась Оливия.
Руперт встряхнулся.
— Он большой. Я знаю.
— Мило!
— Но не работает. — Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. — И это тоже не работает.
Оливия села.
— Ты никогда не лжешь, Руперт?
Он кивнул.
— Мы просто полежим вместе. — Она похлопала по подушке. — А потом скажем им.
— То есть не скажем?
— Это не будет ложью.
— Нет.
— Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.
— Вместе лежали, — повторил Руперт. — Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.
Оливия взяла его за руку.
— Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.
Он широко улыбнулся.
В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:
— Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.
— Зачем так драматизировать. Хотя, — Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, — после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.
— Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.
— Я улыбаюсь, — возразила Джорджиана.
— Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, — заметила Оливия. — Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?
Сестра кивнула.
— Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.
— Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.
— Оливия!
— Дорогая, мое положение продажной женщины тебе на руку. Он попросил мадам Кларисиллу одеть нас как подобает новому статусу.
Джорджиана подняла брови.
— Последствия греха. Уверяю тебя, сейчас я думаю о распутниках совсем по-иному. Мы обе получим совершенно новый гардероб, и я наотрез откажусь носить белые платья и струящиеся ленты.
— Ты не распутница, — возразила Джорджиана. — Ты только подчинилась желанию родителей.
— Всю жизнь мама твердила, что леди должна заботиться о сохранении своего целомудрия, но как только появилась возможность забеременеть от Руперта, она тотчас же об этом забыла!
Джорджиана задумчиво прикусила губу.
— Конечно, ты права. Наши родители слишком уж рады этому браку.
— Да, учитывая куриные мозги Руперта. — Оливия перекатилась на спину. Она чувствовала себя уставшей и печальной: последние остатки коньяка испарились. Уже в десять лет она поняла, что ее замужняя жизнь будет сильно отличаться от жизни других женщин. Но тогда она еще не знала, насколько ужасной может быть действительность.
Мысль о том, что придется завтракать с Рупертом, и делать это на протяжении многих лет, приводила ее в отчаяние.
— Даже если бы маркиз и отличался необычайным умом, наши родители не должны были подстраивать эту встречу, — заявила Джорджиана.
— У него необычайный ум, — пробормотала Оливия. — Таких людей нечасто встретишь. Хотя в его отрывочной поэзии есть что-то трогательное.
— Не знаю, как спросить. Почему мама была так раздражена после ухода герцога и твоего жениха? Я даже в своей комнате слышала ее голос, поэтому не решалась спуститься вниз. Кажется, все прошло как нельзя лучше для нее: бумаги, удостоверяющие помолвку, подписаны, и насколько ей известно, ты уже можешь носить под сердцем будущего герцога. Не говоря уже о том, как она радуется, что я могу стать герцогиней.
— Это все Люси. — Оливия не удержалась от улыбки.
— Люси?
— Собака Руперта. Ты ведь ее помнишь?
— Разве ее забудешь? Конечно, она не единственная собака в свете: у пуделя лорда Филибера уже дурная слава из-за его зеленых лент, но только у Люси уши покусаны блохами.
— Ты злая, — рассмеялась Оливия. — Мне кажется, откушенный кончик хвоста лишил ее всей красоты.
— О вкусах не спорят, но чтобы хвалить Люси, надо быть слепым.
— У нее милые глазки, — возразила Оливия. — А как прелестно выворачиваются ушки при беге!
— Никогда не думала, что это способно украсить собаку.
— Маме она тоже не нравится. Она очень рассердилась, что кто-нибудь важный может увидеть меня с такой собакой.
Джорджиана приподняла брови.
— Разве Люси не едет в Португалию? Мне казалось, Руперт с ней никогда не расстается.
— Он решил, что поездка может быть опасной, поэтому попросил меня заботиться о ней в его отсутствие.
— Это верно. Итак, где же Люси? Когда я пришла, в гостиной ее точно не было. Она на конюшне?
— Ее купают на кухне. Руперт потребовал, чтобы она все время была со мной. Конечно, с ним мама была очень мила, но как только дверь закрылась, дала себе волю. Она считает Люси неподходящей спутницей для будущей герцогини. Поэтому-то и будет сопровождать меня все время.
— Люси не похожа на аристократку. Наверное, все дело в хвосте.
— Или в длинной талии. Она похожа на сосиску на ножках. Зато от нее будет пахнуть по-королевски — мама велела выкупать ее в пахте.
Джорджиана закатила глаза.
— Наверное, пахта придется Люси по вкусу, но какая нелепая мысль.
— Мама также считает, что банты или другие украшения сделают ее более подходящим компаньоном для леди. — За весь этот долгий ужасный день единственной отрадой было выражение лица матери, когда Руперт со слезами на глазах вложил поводок Люси в руку Оливии.