Несколько верст они проехали молча. Лето было в самом разгаре. По пыльной дороге карета катилась мягко. За заставой сразу потянулись желтеющие нивы вперемежку с перелесками и рощицами.
— Я слышал, ты внове хочешь жениться, княже? — спросил Константин Острожский, подкладывая под локоть подушку.
— Мою жену замучил московский царь, — со злобой сказал Курбский. — Она умерла в заточении вместе с сыном.
— Что ж… Мария из дома Голшанских выгодная для тебя жена. Она в родстве со многими знатными родами. Сангушки, Збаражские, Сопеги, Воловичи — ее родственники. Большие поместья на Волыни и в Литве… Однако вдова не совсем молода.
— Она мне ровесница.
— Прости, княже, сколько тебе, я запамятовал.
— Исполнилось сорок два.
Знакомцы помолчали.
Острожский знал, что Мария Юрьевна старше своего жениха на четыре года. Она успела схоронить двух мужей. В семействе Голшанских были вечные раздоры и бесконечные тяжбы. От первого мужа у вдовы осталось два взрослых сына…
— Обед у меня прошел очень шумно, — сказал Острожский. — Пановья оплакивали кончину вольного Литовского государства. Они чуть не передрались, упрекая друг друга в слабости. Жалели, что дали клятву… Вся надежда на скорую смерть Сигизмунда-Августа. Его смерть — удобный случай оторваться от польской короны. Ты не поверишь, княже, Сигизмунд еще жив, а на обеде называли имена новых королей!
— Интересно, какого короля хотят вельможные паны?
— Императора Максимилиана, его сына эрцгерцога Эрнеста… Но вот что сказал вельможный пан Ян Хоткевич: мелкое дворянство прочит в короли Федора, второго сына московского царя, или самого Иоанна.
Курбский круто повернулся к собеседнику.
— Ты шутишь, вельможный князь и пан?
— Вовсе нет. Я повторяю то, что слышал от пана Хоткевича.
— Они сошли с ума! Им не жалко своих голов. Пусть только появится в Польше этот зверь! Он зальет кровью всю землю.
— Ну, положим, здесь не Москва. Наши законы не дадут ему своевольничать… А ты подумай, княже, в этом, пожалуй, есть смысл.
— В чем смысл, посадить королем царя Ивана?
— Да.
— Душегуб своего народа не может быть благодетелем другого.
— А ты подумай иначе. Если московит станет королем или посадит на польский престол своего сына Федора, он поможет Литовскому княжеству отойти от Польши. Потом будет видно, что делать дальше. Для православной церкви это принесет несомненную пользу. Русские земли снова соединятся…
— Он оторвет Киев от Литвы.
— А сейчас его отобрали у нас поляки. Что лучше? Мне думается, лучше отдать его Москве. Православный народ не будет обижен. Царь Иван за мирный договор и сейчас требует возвратить ему Витебск, Киев, Минск и даже всю Волынь.
— Прежде всего царь Иван отрубит твою вельможную голову или посадит тебя на кол! — зло сказал Курбский. — Он не потерпит возле себя такого богатого князя. Неужели ты, самый умный человек в Литве, мыслишь, как малое дитя… А что скажет турецкий султан? Он никогда не согласится на царя Ивана.
Константин Острожский положил руку на плечо Курбского:
— Довольно об этом, княже. Я знаю, ты никогда не согласишься быть снова подданным московского царя. Да и он вряд ли потерпит тебя.
— Я опишу все злодеяния московского тирана, пусть те, кто хочет видеть его королем, узнают правду. Клянусь тебе, вельможный князь, я сделаю тако. К нему не пойду, лучше стану служить туркам.
— Хорошо, хорошо, княже, — старался успокоить киевский воевода расходившегося Андрея Курбского. — А сейчас уймись. Посмотри, какой замок виден на горке, его недавно построил пан Замойский. Леса какие вокруг, какие могучие дубы!
Курбский умолк. Замок Замойского скрылся из глаз, миновали дубовый лес.
— Я думаю, княже, — начал снова Острожский, — Речь Посполитая никогда не сможет добиться единомыслия во внешних и внутренних делах. Три разных народа, поляки, литовцы и русские, тянут в разные стороны, смотрят на вещи разными глазами. Что хорошо одному, плохо другому. А в Московском царстве один народ решает свою судьбу. У царя Ивана сильное войско, всегда готовое к выступлению. А мы не можем собрать каких-нибудь сорок тысяч, даже если от этого многое зависит… Его величество король слаб, очень слаб, и хорошо, если он протянет еще год. Я согласен на все, лишь бы рассчитаться с наглыми католиками, душителями православия.
Курбский обиделся и ничего не ответил.
— Княже, я в Киев. Король заметил мне вчера, что город плохо укреплен и татары не боятся его. Посмотри крепость. Я знаю, ты опытный воевода и стратег. Согласен?
— Хорошо, вельможный князь.
По дороге в Киев князь Константин Острожский останавливался в замках русских панов, своих знакомых. Со многими из них он был в родстве. Киевского воеводу всюду встречали с почетом. На князя Курбского литовские и русские вельможи смотрели косо, хоть и рода он был высокого и древнего и Острожский ему покровительствовал. Своевольством и высокомерием Курбский раздражал своих норовистых соседей, и слава о нем шла худая.
На четвертый день воевода киевский пересел в седло. Вместе с Курбским в сопровождении небольшого отряда они подъехали к разрушенным стенам когда-то знаменитой и могучей столицы всей Русской земли. Сейчас город лежал в развалинах. Курбский с грустью разглядывал полуразрушенную, запустевшую церковь святой Софии о тринадцати куполах, любовался мозаикой на сводах и каменным полом из цветных плит. Из других старинных построек ничего не сохранилось, кроме церкви святого Михаила с большим золоченым куполом. Жителей в древнем городе почти не было, дома с обитателями встречались редко.
Внизу в долине возник новый небольшой городок. В нем виднелось много глиняных домов, деревянные русские церкви. Только церковь на главной площади была каменная.
Крепость стояла на отдельном холме, она тоже деревянная и в некоторых местах требовала починки. Ее стены в защиту от огня были густо замазаны толстым слоем глины. Киевский воевода не сидел в этой крепости, а проживал в каменном неприступном замке.
«Всыпал бы царь Иван батогов воеводе за такую крепость», — невольно подумал Курбский, с грустью оглядывая жалкие укрепления.
После монголо-татарского нашествия на Киевскую Русь жизнь народа в приднепровских землях стала опасной. Набеги ханских орд разрушили прежнюю обширную торговлю. Днепр перестал служить международным торговым путем, появились новые торговые связи, и Киев потерял былое значение.
Много простого люда в эти тяжелые столетия переселилось к северу, туда, где были леса, в которых можно было спасаться от врагов, где находились сильные русские князья.
— Вельможный князь и пан, — наконец сказал Курбский, пряча глаза от киевского воеводы, — король думает не о войне с татарами, а только о плясках и машкерадах. И вельможи знают только есть и пить сладко: за столом они очень храбры, берут Москву и Константинополь, и даже если бы на небо забрался турок, и оттуда готовы его снять… Выступая в поход, они идут за врагом издали и, походивши два-три дня, возвращаются к бабам… Если бедные жители успели спасти от татар в лесах какой-нибудь скарб или скот, то все поедят и последнее ограбят… Что ж, вельможный князь и пан, киевскую крепость надо строить заново, и не деревянную, а из камня…