— «…Снова буду у тебя, если не освободишь посла моего Ямболдуя. Если не сделаешь, чего требую, и не дашь мне клятвенной грамоты за себя, за детей и внучат своих, и лето и зиму на тебя учну ходить…»
— Думайте, что делать, — сказал царь Иван думным боярам, когда чтение закончилось, — думайте, но Ливонию я воевать буду и от моря не отступлю. И мы хотим с крымским ханом мира, лишь было бы нам сходно.
Он сошел с кресла и, чуть сутулясь, не взглянув ни на кого, вышел из шатра.
Бояре, оставшись одни, долго спорили, прикидывали и так и эдак. Решили не раздражать хана, на бранные слова и насмешки не отвечать и обещать Астрахань. Они надеялись оттянуть время и обещаниями утихомирить хана. Обещали отпустить крымского посла, если хан отпустит Афанасия Нагого, задержанного в Крыму, и пришлет в Москву посла для переговоров.
«Ты пишешь о войне, — отвечали бояре в царской грамоте, — и если я о том же стану писать, то к доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить, только теперь скоро этому делу статься нельзя: для него должны быть у нас твои послы, а гонцами такого великого дела сделать невозможно. До тех бы пор ты пожаловал, дал сроки, и земли нашей не воевал».
Большего унижения царь не мог себе представить, но был вынужден поставить свою печать на грамоте. Он был в крайней беде и согласился на невыгодный договор, лишь бы оставалась возможность его нарушить в будущем.
Но зато царь Иван мог отыграться на своих подданных. Начались розыски виноватых в прорыве хана Девлет-Гирея к Москве. Снова лилась кровь и летели головы правых и виноватых. На этот раз больше пострадали опричники.
Униженный и оскорбленный, царь Иван рьяно искал виновников своего позора.
«Мне изменили, — думал он, прикусив до крови губу, — бояре послали к Девлетке детей боярских и провели его беспрепятственно через Оку… А мои верные слуги опричники? Хороша их служба! Пустили хана к Москве и ни разу не скрестили с ним оружие». Но больше всего царя Ивана возмущали опричные воеводы. Они не сумели заслонить крымскому хану дорогу в Москву, не сумели уберечь своего государя от позора. Он несколько раз вызывал Малюту Скуратова и приказывал назвать виновников.
Кроме казненного князя Михаила Черкасского, царь признал виноватым и казнил воеводу Василия Темкина-Ростовского, неудачно защищавшего опричный замок в Москве. Воевода был утоплен в реке.
Царь Иван вспомнил о воровских проделках Ивана Петровича Яковлева, своего родственника по первой жене. Во время недавней осады города Ревеля он вместе с воеводой Умным-Колычевым и другими опричниками умудрился награбить у окрестных жителей много возов всякого добра. «Вместо воинской славы, богатства себе искали, — сказал тогда царь и распорядился удалить из войск, осаждавших Ревель, всех опричников. — Плохо дело, привыкли мои люди все, что плохо лежит, в свой карман тащить».
Теперь Ивана Петровича Яковлева забили насмерть батогами вместе с родичами — боярами Василием Яковлевым и Семеном Яковлевым.
Царь велел повесить за ноги опричного думного дворянина Петра Васильевича Зайцева, одного из основателей опричнины, и отрубил голову дворецкому Льву Салтыкову. Погибли опричник Иван Гвоздев-Ростовский, спальник Григорий Борисович Грязной и еще около сотни вельможных опричников всякого звания.
После казней прошлого года и жестокой расправы вслед за пожаром Москвы опричники остались без головы. Почти все те, кто до сих пор окружал царя, были уничтожены. Только Малюта Скуратов по-прежнему выискивал измену и по-прежнему пользовался царским доверием.
После приема гонца в Братовщине царь Иван отсиживался в Александровой слободе. Новый лекарь Бомелий не отходил от царя, приготовляя ему разные успокоительные снадобья. В Слободе и дня не проходило без пиров. Овдовевший царь не знал удержу своим забавам.
Проснувшись как-то раз, он долго и мучительно вспоминал, что было вчера вечером. Что он делал и что говорил? Что делали и говорили те, кто пировал с ним вместе?
Так и не вспомнив толком, он потребовал холодного квасу и выпил целый ковш.
Здоровье Ивана Васильевича за последний год резко ухудшилось. Стала сдавать память. Все чаще и чаще он впадал в ярость, и его состояние в эти часы граничило с полной невменяемостью. Он мог, не задумываясь, убить человека, отдать самый нелепый приказ, совершить ничем не объяснимый поступок. Тяжелая болезнь и разнузданная жизнь быстро превращали царя в дряхлого старика.
Напившись квасу, откашлявшись, Иван Васильевич велел постельничему Дмитрию Годунову звать омывальщиц. Это были женщины, отобранные им во время лихих разъездов по вотчинам опальных вельмож. В баню царь теперь ходил редко. Доктор, немец Бомелий, уверял его, что горячая вода, а тем паче пар вредят здоровью.
Омовение совершалось каждое утро. Царь сначала садился без одежд на деревянную скамейку, и женщины обливали его теплой водой. А потом на кровати они натирали его морщинистое тело душистыми маслами.
Когда вошел в спальню Малюта Скуратов, женщины заканчивали свое дело. Малюте пришло в голову, что государь похож на покойника, над которым совершают похоронный обряд.
Царь Иван кряхтел от удовольствия и поворачивался то одним, то другим боком. В это время настроение у него было всегда хорошее, и Малюта Скуратов это знал. Он дождался, когда женщины, захватив с собой лохани, ведра и полотенца, вышли из спальни.
— Великий государь, дозволь слово сказать.
— Говори, Гриша…
— Два года как царица Мария Темрюковна преставилась! — Малюта перекрестился.
Царь молча соображал, к чему ведет разговор его тайный советник.
— Не пришло ли время тебе вновь ожениться, великий государь? Без жены и самому плохо, и деткам твоим уход нужен. Нашел бы себе красавицу, из всех красавиц самую лучшую, и жил бы себе поживал… Повели собрать красивых дев, честных родом, со всей Русской земли, как цари прежде делывали.
Царю предложение понравилось. О смерти Марии Темрюковны он не горевал. Слишком она тяготила его своим характером, своими привычками, иногда странными и непонятными для русского человека. Своей ненавистью к земским боярам она разжигала его злобу и подозрительность. А в последние годы, когда царь хотел взять в жены Екатерину Ягеллонку, он совсем отдалился от царицы.
— Что ж, Гриша… Я не прочь, дело нужное… и откладывать нечего. Пусть Васька Щелкалов наказ земским боярам изготовит. Тридцать дней даю срок. Собрать всех в Слободе, у кого красивые дочери. А кто худой товар привезет, тому палок… И московские люди пусть своих дочерей ко мне ведут.
— Сделаю, великий государь, будь спокоен. Через тридцать дней русские красавицы со всей земли в Слободе будут. Выберешь невесту на славу.
— И скоморохам новгородским быть на свадьбе.
— Сделаю, великий государь.
На следующий день в Новгород выехал опричник Суббота Осетр с царским повелением привезти самых лучших скоморохов и ученых медведей.