Сбросив на руки дворецкому свой плащ, он повернулся к нему.
— До меня доходили слухи о том, что в Ревелс-Хаусе стоит чудовищная вонь, — сказал он.
Дворецкий засиял улыбкой.
— Этого больше нет, ваша светлость. Позвольте мне проводить вас в Желтый салон. Я уверен, что герцог вскоре к вам присоединится.
Перед дверью в салон герцог Вильерс ненадолго остановился и опустил глаза на ковер под ногами. Покрывавший весь пол ковер с изысканным рисунком так и горел яркими красками вишнево-красного и темно-алого оттенков. По периметру ковер был украшен потрясающим орнаментом в виде оленьих рогов.
— Боже правый! — воскликнул Вильерс. — Я никогда не видел ничего подобного.
— Насколько мне известно, в мире существует всего два или три таких ковра, — сказал ему дворецкий. — Его светлость купил эту вещь у монгольского хана. Ковер соткан из шерсти и шелка с добавлением золотых и серебряных нитей.
Вильерс владел огромным поместьем, но, кажется, он вот-вот должен ступить на вещь, которая по цене не уступает его собственности. От волнения его даже слегка затошнило.
Вошедший в салон Козуэй на ковер ступил без малейших раздумий.
— Прошу прощения за то, что написал вам это письмо, — сказал он вместо приветствия. — Я приостановил подготовку к свадебной церемонии. — Вид у него был усталый, волосы взъерошены. Впрочем, ничего странного в облике Козуэя не было, как писала его мать в своих письмах.
— Что же заставило вас надеть бриджи? — спросил Вильерс, проигнорировав вопрос о свадьбе. — Судя по многочисленным сплетням, вы шокировали все окрестности, бегая по дорогам в коротких штанах.
Козуэй пожал плечами.
— По-моему, эти штаны не стоили того беспокойства, которое они вызвали у моих знакомых, — сказал он. — Не говоря уже о моих близких.
— Волосы вы не пудрите, — заметил Вильерс. — Зато надели бриджи и вполне приличный жилет. Похоже, скоро мы сделаем из вас настоящего герцога.
По лицу Козуэя пробежала легкая улыбка.
— У меня даже есть камердинер, — сказал он.
— Вы можете за час подготовиться к поездке в Лондон?
— Что?
— За час, — повторил Вильерс. — Вы могли бы прямо сейчас сказать вашему лакею, чтобы он начал собирать вещи.
Улыбка Козуэя стала еще шире.
— Нет, — промолвил он.
— Сегодня вечером король устраивает праздник на борту королевской яхты «Перигрин», которая пришвартовалась на Темзе прямо напротив Тауэра.
— Великолепно! — воскликнул Симеон. — Надеюсь, вы получите большое удовольствие от праздника.
Вильерс опустился в кресло и воспользовался моментом, чтобы привести мысли в порядок. Затем он заговорил, тщательно подбирая каждое слово:
— Король лично интересовался расторжением вашего брака на основании вашего безумия, и он распорядился, чтобы и парламент, и церковь не тянули с этим делом. Герцогиня — я имею в виду вашу герцогиню, — пояснил он, — тоже приглашена на праздник. У меня такое впечатление, что король лично поможет расторжению брака.
Это был настоящий удар — Вильерс сразу это понял. Но уже через мгновение лицо Козуэя приняло упрямое выражение, а его спина выпрямилась.
— Я не могу ее остановить, — сказал он. — Она заслуживает того, чтобы выбрать себе мужа.
— За ней уже волочатся охотники за состоянием с трех континентов, — сообщил Вильерс.
— Да, думаю, дело именно в этом. — Сев в кресло, Козуэй положил ногу на ногу с таким видом, словно они обсуждали завтрашнюю погоду.
Может, кто-то другой и поверил бы деланному равнодушию в голосе Козуэя, но каким-то образом Вильерс научился распознавать признаки душевной боли, даже спрятанной глубоко в глазах человека.
— Вот и хорошо, — кивнул он, — просто я хотел, чтобы вам стало об этом известно. Должен сказать, я рад, что вам все это неинтересно.
— Почему?
В голосе Козуэя только послышались подозрительные нотки, однако Вильерс был слишком хорошим актером, чтобы засмеяться.
— Видите ли, — начал он, — не помню, говорил ли я вам, но у меня много незаконнорожденных детей.
Брови Козуэя взлетели вверх.
— Это представляет для вас какое-то неудобство? — спросил он.
— Да нет, — искренне ответил Вильерс. — Правда, кажется, ситуация начинает меняться. Дело в том, что я решил собрать всех этих детей под своей крышей.
— Сколько же их? — поинтересовался Симеон.
— Шестеро, — вздохнул Вильерс. — Мне даже самому трудно в это поверить. Грехи юности к старости превращаются в тяжкую ношу.
— Но вы еще не старый, — возразил Козуэй. — Сколько вам? Тридцать? Полагаю, вы без труда сделаете и дюжину ребятишек, если вам такое придет на ум.
— Тридцать четыре, — ответил Вильерс. — Но, поверьте мне, моя душа куда старше. Как бы там ни было, шесть незаконных детей — это серьезная помеха моим матримониальным планам.
Козуэй хмыкнул.
— Но вы же не… — Он не договорил.
Вильерс с удовлетворением наблюдал за тем, как правда постепенно доходит до Козуэя.
— Я должен найти для них мать, — заметил он. — В сложившихся обстоятельствах женщины моего круга едва ли захотят принять меня. А вот разведенная женщина… К тому же Исидора такая очаровательная! — Он произнес эти слова осторожно, но, судя по всему, недостаточно осторожно.
Вильерс был готов поклясться, что Козуэй даже не шевельнулся, однако через какой-то миг его сильная рука схватила гостя за горло.
— Она не станет матерью твоих незаконнорожденных детей! — проговорил он. В голосе Симеона было столько ярости, что Вильерс не сдержал улыбку, однако у него тут же возникло подозрение, что он может от этого умереть. — Она моя! — Козуэй оттолкнул Вильерса. Кресло под ним качнулось назад, но не упало.
Вильерс осторожно ощупал шею. Джемма будет перед ним в долгу за это. Одно дело дружба, но совсем другое — физическое насилие. Оно ему не по нраву. Вильерс закашлялся. Кажется, на Козуэя это не произвело никакого впечатления, и тогда Вильерс закашлялся сильнее.
Козуэй по-прежнему склонялся над ним, прожигая взглядом.
— Черт возьми! — выругался он и, повернувшись, рухнул в свое кресло. — Ты солгал мне. Мерзавец!
— Почему это? — осторожно спросил Вильерс.
— Ты и не собирался жениться на Исидоре, не так ли?
— Если это доводит тебя до физического насилия, то нет.
— Я, скорее, вырву у тебя кишки, — пригрозил Козуэй.
— Очаровательно, — покачал головой Вильерс. — А как же обстоят дела с этой твоей золотой серединой, о которой ты мне все уши прожужжал, когда мы вместе плыли на корабле? Разве ты больше не спокойный камушек на побережье вечности и прочее?