– Я всегда была такой, – возразила Поппи. – Было в кого – посмотри на мою мать. Это из-за мамы Флетч вызвался ехать со мной в Оксфорд: он готов на все, лишь бы быть от нее подальше.
– Посмотри, я получила письмо. – Джемма показала лист бумаги. – Моя невестка Роберта пишет, что на имение ее отца напал взбесившийся медведь и сожрал двух редких уток. Мне придется оставить тебя, чтобы написать ответ. Ты ведь отлично со всем справишься без меня, дорогая?
– Конечно, вот только Флетч…
– А что такое? Он – твой муж. Вы ведь женаты уже несколько лет, ты не забыла?
– Сейчас все по-другому, я начала себя чувствовать в его присутствии неловко. Мы можем сильно поссориться… А что, если он попробует…
– Нет, исключено, – решительно покачала головой Джемма. – А если вдруг попробует, ты можешь выкинуть его из кареты. Ты же стала такой кровожадной, дорогая! Вспомни – в кого!
Поппи подумала о своей матери. Если бы Флетч предпринял какие-то предосудительные действия, то леди Флора не только бы выставила его вон, но и запустила бы вслед ночным горшком.
– Ты права, мне не стоит волноваться, – согласилась юная герцогиня.
– Мужчины могут быть очень полезны в подобных поездках, – заметила Джемма. – На случай поломки колеса или еще чего-нибудь в том же роде.
Она послала подруге воздушный поцелуй и вышла.
Покинув гостеприимные стены дома Бомонов, Поппи размеренным шагом подошла к карете мужа. Она изо всех сил старалась вести себя как леди Флора.
Оторвавшись от бумаг, Флетч с небрежной улыбкой поздоровался. В ответ Поппи выдавила нечто, только отдаленно напоминавшее улыбку, – она дала себе слово ни за что не улыбаться ему, как подлизывающийся к хозяину щенок.
– Что с тобой, Поппи? – удивился Флетч. – Ты будто аршин проглотила.
– Я хочу еще раз попытаться тебя переубедить – не езди со мной, Флетч! У тебя наверняка много работы.
– Да, хватает.
– В таком случае давай я довезу тебя до дома, а потом поеду в Оксфорд одна.
– А я останусь с твоей матерью? Ни за что. Свою работу я взял с собой. – И Флетч показал ей кипу документов.
Поппи уселась напротив мужа, который тут же снова углубился изучение бумаг, и окинула его внимательным взглядом. Ах, он по-прежнему был невероятно привлекателен. Чтобы отвлечься от мыслей о Флетче, она стала думать о докторе Лаудене. Он всегда так внимательно ее слушал, по-видимому, считая достаточно компетентной. Не далее как сегодня утром Поппи написала ему письмо, в котором выразила сомнение относительно определения недавно найденного на Цейлоне грызуна как мускусной крысы. Согласно исследованиям доктора Фартинга, опубликованным три года назад, зверек не мог быть мускусной крысой, как утверждал доктор Лауден. Представив себе лицо молодого ученого, когда он прочтет ее письмо, Поппи невольно улыбнулась.
– Чему ты улыбаешься? – не поднимая головы, спросил Флетч.
– Так, ничему.
– О чем ты думаешь?
– О докторе Лаудене.
Флетч не ответил, только хмыкнул, но его явная досада дала Поппи маленький повод торжествовать – пусть его светлость герцог Флетчер Великолепный знает, что на свете есть мужчины, для которых мускусные крысы важнее самых дорогих и модных камзолов!
– А что ты так внимательно изучаешь? – спросила герцогиня. – Я, например, совершенно не могу читать в дороге – укачивает.
– Это исключительная по глупости статья о законопроекте относительно торговли с Францией. Единственная мысль, перепеваемая на разные лады на двенадцати страницах, – что французский коньяк слишком дорог.
– И что же автор намерен делать?
– Плакать и жаловаться на судьбу, – ответил Флетч. – я поражаюсь, сколько бумаги изводят зря эти люди в палате, бесконечно обсасывая какие-то мелочи. Если бы я выступал по поводу этого законопроекта, то прежде всего привлек бы внимание пэров к положению английских фермеров. Знаешь, я собираюсь выплачивать субсидии людям, которые работают на землях вокруг моего имения, потому что при нынешних ценах на зерно им просто не выжить. В билле о торговле надо забыть о проблемах с коньяком, главное – не пускать в страну французскую пшеницу.
Когда ужин в гостинице «Лиса и колибри» подошел к концу, Поппи объявила, что отправляется в свою комнату спать.
– Хочешь знать правду? – вдруг выпалил Флетч. – Устроила ли наш брак твоя мать, или мы сами придумали себе эту любовь, но я люблю тебя и, безнадежный упрямец, никак не могу заставить себя разлюбить!
От изумления Поппи, которая уже начала подниматься со своего места, села опять. «Представляю, как я сейчас, должно быть, комично выгляжу», – подумала она.
– Я понимаю, это звучит глупо, принимая во внимание твое душевное состояние, – продолжал Флетч сердито, как обычно говорят мужчины, когда разговор заходит о чувствах. – Но я не могу позволить тебе думать, что я тебя не люблю, потому что это не так. Я люблю тебя и очень хочу, чтобы ты знала: я тебя понимаю. Наверное, тебе всегда будет чужда физическая близость, по крайней мере со мной, но я готов это принять.
– О Боже, – прошептала Поппи.
Сердце у нее ухнуло куда-то вниз, будто провалилось в черный колодец. Сколько себя помнила, она старалась жить так, чтобы оправдать надежды, которые на нее возлагались, но все-таки подвела Флетча. Какая мука снова переживать свою вину… Она сжала кулачки – ей захотелось выпрыгнуть в окно и бежать, бежать, куда глаза глядят.
Он взял ее руки в свои и разжал пальцы:
– Это не твоя вина, дорогая. И не моя. Просто так распорядилась судьба. Неужели ты этого не понимаешь, Поппи?
– Мне ясно одно – нужно было прилагать больше усилий, – проговорила она тонким безжизненным голоском, как бывало всегда, когда она боролась с подступавшими слезами.
– Но ты ведь старалась, разве нет? – В глазах Флетча было столько тепла, что Поппи уже с трудом удерживала слезы.
– Да, старалась…
Он пожал плечами:
– Что ж, теперь мы прекратим эти попытки.
– Но ты не можешь!
– Почему бы и нет?
– Мужчине необходима близость с женщиной.
– Ты думаешь, что мужчина не может без этого, а женщина может? – проговорил он с улыбкой, легонько барабаня пальцами по ее руке, чтобы она успокоилась и улыбнулась.
– Ты очень добр ко мне, Флетч, но я думаю, тебе лучше некоторое время пожить отдельно. А когда мы решим завести наследника, то мы опять съедемся и выполним задуманное.
– Ты меня не слышишь, – вздохнул он.
– Нет, слышу.
– Я люблю тебя, Поппи, понимаешь?
Поппи судорожно сглотнула.