«Надо попрощаться, – подумал Вильерс, – все исправить…» С этой мыслью он перестал сопротивляться и позволил багровому приливу унести его туда, где он не ощущал душевных и телесных мук.

Через несколько часов герцог очнулся уже не в карете, а на кровати, между двумя полотняными простынями. Сначала его вывел из забытья чей-то громкий голос, а потом холодное лезвие ножа вонзилось в его раненое плечо.

– Господи Иисусе! – вскрикнул Вильерс, дергаясь и пытаясь открыть глаза. Его должна была ждать багровая глубина, а не ледяная волна боли! Это несправедливо! Нож повернулся в ране. – Проклятие! – взревел герцог и наконец открыл глаза.

Он увидел склонившегося над ним звероватого вида детину с косматой бородой, похоже, сельского жителя. Одной здоровенной ручищей детина удерживал герцога на кровати, а второй делал что-то с его плечом, отчего тело Вильерса пронзала такая боль, что он мог только вопить благим матом. Герцог попытался вырваться, но, к своему стыду, не сумел даже пошевелиться – так сильно его придавили к кровати.

– Держитесь, – произнес детина с сильным шотландским акцентом. – Я должен очистить вашу рану, не то вам несдобровать.

Вильерс должен был что-то сказать, как-то выразить свой протест, но не смог – на этот раз ему помешал не багровый прилив, а черная волна, застлавшая ему глаза и сбросившая с утеса вниз.

– Слава Богу, потерял сознание, – сказал доктор Треглоун, ибо сельский увалень был местным доктором. – Ну и запущенная же у него рана! Какой идиот его лечил?

– Хирург, доктор Бандерспит, – ответил Финчли. – Скажите, это из-за того, что я не позволил делать герцогу кровопускание? Доктор Бандерспит настаивал на кровопускании, а я не разрешил. Значит, это моя вина, что его светлости так плохо?

Доктор Треглоун выкатил глаза и начал лить на рану какую-то жидкость с кислым запахом, от которой поднимался легкий дымок.

– Кровопускание точно убило бы его светлость, так что не волнуйтесь, вы ни в чем не виноваты, – успокоил он слугу. Но, доложу я вам, чтобы несколько месяцев мучиться от такой заразы и не помереть, нужно быть здоровым, как бык.

– Что вы сейчас делаете? – прошептал Финчли.

– Очищаю рану, что ж еще? Ох и противное же зрелище.

– Но мы же ее уже очистили, – забеспокоился Финчли, – с помощью бренди, в точности, как сказал хирург, и делали это до тех пор, пока она не зажила.

– Бренди? Ха!

Финчли не понял, что означало это «ха», но ему было не до расспросов – хозяин, его дорогой хозяин, лежал на постели бледный и неподвижный, как покойник.

– Вы уверены, что он жив? – дрожащим голосом спросил камердинер. – Он плохо выглядит.

– Потому что ему сейчас действительно плохо, – ответил врач, отворачиваясь, чтобы помыть руки. – Видели, сколько заразы вышло из раны? Она-то и убивала вашего герцога.

– Но сверху рана выглядела так, как будто уже зажила… – горестно недоумевал Финчли. – А я ни о чем не догадывался!

– Еще бы, вы же не называете себя хирургом, как некоторые! – с пугающей ухмылкой ответил доктор. – На этот раз мы оставим рану открытой, будем промывать ее четыре раза в день терпентиновым спиртом. – Он со стуком поставил на бюро возле кровати бутылку черного цвета и продолжал: – Ваш герцог будет орать, как ненормальный, когда придет в себя. Так что приготовьтесь, это будет нелегко. Я пробуду тут до завтрашнего вечера. Если он доживет до того времени, то, наверное, сможет выжить. Или умрет.

– Святые угодники, сейчас же Рождество! – застонал Финчли.

– Еще нет, – поправил его Треглоун. – До Рождества осталось несколько дней. Думаю, вскорости вы сами поймете, испортит его светлость праздники своей кончиной или нет. Еще раз промойте рану через шесть часов. Это надо делать и ночью.

– Да, сэр, – ответил камердинер, – все будет исполнено.

– Интересно, когда приедут хозяева и остальные гости? Мы, здешние жители, еще не видели супругу нашего герцога. Восемь лет назад она уехала в Париж, так и не побывав в загородных владениях. Все мои пациенты вне себя от нетерпения, так хотят ее увидеть.

– Через несколько дней увидят, как я понимаю.

Треглоун хмыкнул.

– Этот рождественский прием – просто из ряда вон, доложу я вам, – сказал он. – Представьте себе – внизу веселятся гости, наверху – больной герцог кричит от боли. Просто как в каком-то романе, не иначе.

Финчли оглядел красиво обставленную старинную спальню. Герцогиня Бомон распорядилась поместить герцога Вильерса в королевские апартаменты. Герцог непременно оценил бы иронию судьбы, если бы пробыл в сознании достаточно долго, чтобы увидеть, куда его поместили.

– И еще: давайте ему много жидкости, если сможете заставить ее проглотить, – посоветовал Треглоун, направляясь к двери. – Я постараюсь заехать сюда позже, если смогу. У нас тут то и дело роды, а повитуха сама недавно родила. Так что у меня нет времени на исправление ошибок лондонских эскулапов! – Он презрительно фыркнул и вышел.

Финчли посмотрел на своего господина. Тот лежал на кровати неподвижно, вытянувшись во весь рост, словно уже приготовился к приходу гробовщика.

Глава 42

20 декабря

Имение Бомона находилось в Дорсете, возле городка Стеринстер-Ньютон, по меньшей мере в трех днях пути от Лондона. К концу третьего дня путешествия, уже в сумерках, карета, в которой ехали Джемма и Поппи, остановилась у гостиницы «Кольцо из роз». Навстречу тут же выбежал хозяин, сиявший от счастья, что удостоился посещения не одной, а сразу двух герцогинь.

– Ваши светлости, госпожи герцогини, – затараторил он, довольно потирая руки. – Ваши слуги уже все приготовили, чтобы удобно вас разместить!

– Чудесно, – ответила Джемма.

– Его светлость тоже уже изволили прибыть, – сообщил ей хозяин.

– Вот как? – удивилась она. – Я думала, Бомон еще занят на последнем в этом году заседании парламента, и уже начала бояться, что оно никогда не кончится. Должно быть, он мчался как ветер, чтобы догнать нас.

Однако когда обе дамы вошли в гостиницу, стало ясно, что хозяин имел в виду совсем не Бомона. Проходя мимо открытой двери общей залы, Поппи заглянула внутрь и остановилась как вкопанная: в конце залы за одним из столов сидел, привалясь спиной к бревенчатой стене, молодой человек – высокий, одетый во все черное, с зачесанными назад волосами, чей облик неопровержимо свидетельствовал о благородном происхождении.

Это был Флетчер. Он заметил приросшую к месту Поппи и в знак приветствия поднял пивную кружку.

Просто растаяв от радости, юная герцогиня восторженно помахала мужу рукой, как пятилетняя девочка. Он сидел, вытянув вперед ноги, и не казался таким элегантным, как обычно: камзол нараспашку, на шее простой шейный платок.