А затем начал ходить туда-сюда, по одной и той же полоске ковра, от дубового книжного шкафа до отцовского бюро и обратно. Час, два… Все время задавая один и тот же вопрос: «Почему я себя не сдерживал? Почему не осознавал, что жена в горячке? Ведь я знал, что она никогда не применяет румяна!»

К тому времени, когда раздался негромкий стук в дверь, Патрик чувствовал себя постаревшим по крайней мере лет на двадцать, полностью опустошенным, задавленным ненавистью к себе. На пороге стояла сестра Мейдерс и с опаской смотрела на него. Ей уже успели рассказать (она пила чай со слугами), что герцог очень сильно накричал на жену, так что она не выдержала и потеряла сознание, упав с лестницы. От такого изверга можно ожидать чего угодно.

— Ваша светлость… — Сестра замолкла. Ей еще ни разу не приходилось встречаться с отцом, который желал посмотреть на мертвого ребенка. Она приносила отцам сыновей, объявляя, что у них родился «замечательный наследник», или дочерей, «прекрасных, крошечных существ». Но сейчас этот опыт ей вряд ли мог пригодиться.

— Девочка, — наконец произнесла она.

Патрик быстро взял из ее рук крошечный сверток и отрывисто бросил:

— Идите.

Сестра Мейдерс с облегчением упорхнула обратно наверх, собираясь сказать доктору, что забирать бедного мертвого младенца пусть посылает кого-нибудь другого. Она идти туда боится, потому что это не человек, а какой-то дьявол. Одни брови чего стоят! Сестра Мейдерс поежилась, с восхищением предвкушая, как она расскажет об этом завтра утром матери.

Оставшись один, Патрик уселся в свое любимое кресло и развернул пеленку. Крошечное личико было очень белое, как свежевыпавший первый снег. Он сидел очень долго, вглядываясь в лицо дочери, затем поднялся и медленно направился к двери. Сейчас ему можно было дать не тридцать лет, а все девяносто.

Окончательно Софи пришла в себя только через четыре дня. Рука нервно задвигалась по животу — он был отвратительно плоским. Все ушло, ушло, как будто ребенок там никогда и не находился, не ударял ножками, плавая в своем маленьком домике.

Рядом, внимательно разглядывая стену напротив, в кресле сидел Патрик. Момент, которого он все эти дни страшился, пришел. Она смотрела перед собой, не видя его, и по ее щекам медленно стекали слезы.

Патрик опустился на колени, взял ладони жены и зарылся в них лицом.

Софи молча смотрела на мужа, роняя на него одну за другой слезинки.

— Извини, Софи. — Слова приходили откуда-то из самой глубины души. — Знаю, что никогда не смогу возместить тебе эту потерю, но поверь, я скорблю невероятно.

Лицо Софи чуть оживилось.

— Выходит, ты хотел ребенка?

Патрик поднял голову, и она с ужасом осознала, что его щеки мокры от слез.

— Хотел ли я ребенка? — Он горько усмехнулся. — Да я безумно его хотел. Понимаешь, безумно. И сам не знаю, почему сказал тогда Брэддону эти жестокие слова. Разумеется, это была неправда, потому что все время я только и думал что о ребенке.

Софи сглотнула.

— Извини, Патрик. Я не знаю, что в моих действиях было неправильно.

— О чем ты говоришь?

— О ребенке, нашем ребенке. Не знаю, что я такого сделала, что он умер. — Софи вырвала руки и стала нервно теребить край одеяла.

Взгляд Патрика ее испугал.

— Это не ты что-то сделала неправильно, — прошептал он, — а я. Это я напугал тебя. Это из-за меня ты упала с лестницы.

— С какой лестницы? — Оказывается, Софи ничего не помнила.

— Ты упала на лестнице, — медленно проговорил Патрик. — Упала, и потом у тебя случился выкидыш. — Он немного помедлил. — И виноват в этом я.

Софи отрицательно замотала головой.

— Нет. Насчет лестницы я ничего не знаю, но ребенок погиб раньше. Я почувствовала это еще до того, как меня осмотрел доктор Ламбет. Наш ребенок… он перестал шевелиться.

— Она, — автоматически поправил ее Патрик.

— Она?

— Софи, у нас с тобой была девочка. Милая маленькая девочка. Ты хочешь сказать, что ее гибель с падением с лестницы не связана?

Она кивнула.

Патрик уронил голову на одеяло, и из его груди вырвалось приглушенное мучительное рыдание.

— О, дорогой, не надо, не надо! — Она обняла его за плечи. — Мы в этом не виноваты. Наша доченька… наверное, она просто была не готова жить в этом мире.

Патрик долго оставался неподвижным, наслаждаясь давно утраченной (ему уже казалось, что навсегда) близостью Софи. Сейчас в его сердце ощущение острой радости смешивалось с горем. Но это было небезнадежное горе — горе с просветом впереди.

— Лежи, тебе надо набираться сил.

— Ты ее видел? — тихо спросила Софи.

— Видел. Она была похожа на тебя. — Патрик осторожно вытер жене слезы. — Я сказал ей, как сильно ты ее любила.

Софи снова заплакала. Патрик сел на край постели и пробежал руками по волосам любимой.

— Я завернул ее в свой кашемировый шейный платок.

Софи подняла дрожащую руку и потянула Патрика за плечо.

Дождавшись, когда он приляжет рядом, она со вздохом зарылась лицом в его плечо.

— Где она?

— Похоронена на нашем семейном кладбище, — тихо сказал Патрик. — Это сделали Алекс и Шарлотта, тебя я оставлять не хотел. Она лежит рядом с моей матерью. — Он потерся щекой о ее мягкие волосы. — Мама очень любила детей.

Софи сильнее прижалась к нему.

— Ты дал ей имя?

— Я подумал, что будет лучше, если мы сделаем это вместе. Он не стал объяснять, что священник вряд ли бы окрестил мертворожденного ребенка и что даже для того, чтобы похоронить их дитя на освященной земле, Алексу пришлось привезти из Лондона Дэвида Марло, потому что местный викарий отказался.

— Алекс с Шарлоттой прислали письмо. Завтра они приезжают в Лондон. Дэвид провел поминальную службу по нашему ребенку. Ты ведь помнишь Дэвида?

Софи кивнула. Конечно, она помнила Дэвида, милого кареглазого викария, школьного приятеля Брэддона и Патрика.

А затем она снова заплакала. Ее тело все сотрясали рыдания, и Патрик ничего не мог поделать. Только гладил волосы и бормотал нежные ласковые слова.

Глава 27

Следующие несколько недель Софи оставалась в постели, послушно съедая легкие блюда, которые с большой любовью готовил для нее Флоре. Долгие часы с ней проводил Патрик. Читал отрывки из ее любимых романов, колонки новостей из «Морнинг пост» и международные новости из «Тайме». По правде говоря, Софи его почти не слушала. Следить за сюжетом удавалось всего несколько минут, а дальше она погружалась в воспоминания. Когда по ее щекам начинали струиться слезы, Патрик откладывал книгу и прижимал жену к себе.