Алина надеялась, что хоть немного, но небезразлична мужу, и в каком-то дальнем уголке его сердца еще сохранилась частица привязанности к ней.
Пока известий о разводе не поступало, оставалась слабая надежда, и именно поэтому Алина не хотела говорить ни Стивену, ни Гвендолин о будущем ребенке. Они немедленно сообщат Джеймсу. Но Алина не хотела, чтобы муж вернулся к ней не потому, что любит ее, а только из-за будущего малыша.
Она была так захвачена страданиями, что не заметила, насколько мягче, душевнее стали относиться к ней Стивен и Гвендолин. Оба были добрыми и мягкими людьми и успели полюбить Алину до того, как узнали о ее вероломстве. Видя, как день за днем она худеет и выглядит все несчастнее, они больше не могли относиться к ней с подчеркнутым равнодушием, как поначалу. К тому же, Гвендолин стала подозревать, что Алина ждет ребенка. Она сама подарила жизнь троим детям и поэтому была знакома с симптомами беременности. Однако, потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на эти симптомы, ведь сначала Гвендолин была очень зла на Алину. Но когда женщина стала размышлять об этом, все кусочки головоломки быстро стали на свои места. Гвендолин не могла держаться отчужденно с матерью своего будущего внука.
Женщина замечала, как всякий раз, когда от Джеймса прибывал посыльный, Алина на цыпочках спускалась до середины лестницы и стояла, застыв в ожидании, пока не становилось ясно, что Джеймс и на этот раз ничего ей не передал. Потом, окончательно упав духом, она возвращалась в комнату. А когда совсем недавно в замок прибыл один из людей Джеймса, Алина выбежала из сада, где смотрела, как упражняются Джемма и Малькольм. Она скромно остановилась в стороне, но Гвендолин, вышедшая встречать гонца, успела ее заметить. Когда мужчина вручил Стивену запечатанный конверт и отправился в кухню, чтобы перекусить и утолить жажду, Алина резко повернулась и убежала.
Гвендолин также заметила, что движения невестки становятся неловкими, и она начинает округляться. В один прекрасный день Гвендолин решила раз и навсегда покончить с подобной таинственностью. Отправившись на поиски невестки, она нашла ее в саду. Алина сидела одна и горько плакала. Эта картина не могла не тронуть сердце женщины, и она подошла к невестке.
— Алина.
Вздрогнув от неожиданности, та подняла голову.
— Гвендолин, — поспешно встав со скамьи, Алина принялась вытирать слезы, в любую минуту готовые снова брызнуть из глаз.
— Постой, — твердо сказала женщина и взяла невестку за руку, мягко, но, настойчиво заставляя снова сесть. — Посиди со мной минутку.
Тихонько всхлипнув, Алина послушно опустилась на скамью, думая о том, чего хочет от нее мать Джеймса. В глазах женщины было столько тепла и доброты, что Алина была готова сквозь землю провалиться. Холодность во взгляде свекрови она перенесла бы гораздо легче. Алина почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, но удержать их уже была не в силах.
— Я должна знать, — начала Гвендолин. — Прошу тебя, скажи. Ты носишь ребенка Джеймса?
Слезы хлынули из глаз Алины. Прикусив губу, она кивнула.
— Но, Алина, почему ты ничего не сказала? Мы должны немедленно сообщить эту новость Джеймсу. Это может все изменить.
— Нет! Прошу вас, не пишите об этом, — Алина умоляюще посмотрела на свекровь.
— Но почему? — лицо Гвендолин помрачнело. — Разве это не его ребенок?
— Нет! Нет! Что вы! Вы не должны так говорить! Это ребенок Джеймса. Думаю, даже Джеймс, какие бы чувства ни испытывал ко мне, не решился бы подозревать меня в неверности. Он знает, что до него я была девственницей, и никого, кроме него, у меня не было.
— Тогда почему ты не хочешь рассказать ему? Он должен знать, — продолжала настаивать Гвендолин.
— Не хочу, чтобы это повлияло на его решение. Если мы и будем жить вместе, то потому, что Джеймс сам хочет этого. Если он решит отказаться от меня, то предпочту скорее, чтобы ребенок был незаконнорожденным, чем буду удерживать Джеймса.
— Ты не должна так говорить, — Гвендолин нахмурилась. — Джеймс никогда этого не допустит. Он придет в ярость. Ты не должна скрывать от него ребенка
— Прошу вас, умоляю, не сообщайте Джеймсу. Я должна знать: любит он меня или нет. Должна знать, простил ли он меня. Не хочу, чтоб, Джеймс терпел меня только из-за ребенка.
Алина и словом не обмолвилась о том, чего боялась больше всего — Джеймс мог отнять малы— ша, когда тот родится, и растить без ее помощи. Алина знала, что не выдержит этого. Она была. уверена, Гвендолин и подумать такое о сыне не могла, но сама предполагала, как Джеймс отнесется к ребенку, и помнила ярость, с какой он смотрел на нее в последний раз, когда они были вместе. Поэтому и допускала, что Джеймс может отнять ребенка.
Гвендолин растерянно уставилась на невестку.
— Похоже, ты любишь моего сына.
— Люблю! Но мне никто не поверит.
— Почему же ты тогда обманывала его? Почему объединилась с Танфордом?
— Но ведь тогда я не знала его. Для меня он был просто знатный человек, который, не задумываясь, разделался бы со мной, перейди я ему дорогу. Когда Танфорд предложил свой план, я не знала, кто он на самом деле. Герцог казался добрым человеком. Я поверила тому, что он рассказал о Джеймсе, и решила, что Джеймс заслуживает той злой шутки, которую собирается сыграть Танфорд. Да и потом, у меня не было выбора.
Алина рассказала Гвендолин всю историю: и о родителях, и о Джирте, и о том, каким прекрасным выходом из затруднительного положения, в которое они попали, показалось предложение Танфорда. Она рассказала, как мучили ее угрызения совести, когда она узнала Джеймса и всех Норвенов, и как, в конце концов, поняла, что герцог вовсе не тот человек, за которого себя выдает.
— Но тогда я не могла рассказать Джеймсу правду. Я не знала, чего от него ожидать. К тому же боялась за родителей, боялась, что Танфорд не пощадит их, если я предам его. Понимаете?
— Да, понимаю, — с сочувствием сказала Гвендолин, обнимая невестку. — А еще ты боялась потерять любовь Джеймса.
— Да! О да, вы понимаете меня!
— Конечно, понимаю. Бедняжка, как, должно быть, ты страдала.
Растроганная добротой женщины, Алина уткнулась лицом в ее плечо и разрыдалась. Гвендолин тихонько поглаживала ее по спине и, как могла, старалась успокоить.
Наконец, Алина выпрямилась и вытерла слезы. Не в силах скрыть удивления, она посмотрела на Гвендолин.
— Значит, вы прощаете меня?
— Ну, конечно. Разве не говорил наш добрый господь Бог, что бросать камни в грешника могут только те, кто сам лишен грехов? Я ведь тоже не святая. Иногда думаю, как, наверное, было нелегко той бедной женщине, матери Ричарда, выносить мое присутствие в замке. То, что я сделала, ужасно, но тогда я этого не понимала. Слишком любила лорда Генри, слишком гордилась вниманием и любовью, которыми он меня окружал. В любом случае, не мне прощать или винить тебя.